Сабанин с н уголовноe право россии общая часть курс лeкций – eкатeринбург 2001 – 410 с |

Министерство внутренних дел Российской Федерации  Уральский юридический институт                      УГОЛОВНОЕ ПРАВО РОССИИ  ОБЩАЯ ЧАСТЬ  КУРС ЛЕКЦИЙ                  Екатеринбург  2001  ББК 67.408   К88      К88 Уголовное право России. Общая часть: Курс лекций / Под ред. С.Н. Сабанина. – Екатеринбург: Издательство Уральского юридического института МВД России, 2001.

 

– 410 с.

 

Рецензенты: А.Д. Прошляков, доктор юридических наук, профессор;  В.Н.

 

Курченко, кандидат юридических наук, доцент     ISBN 5-88437-085-7   В курсе лекций отражены основные идеи и принципы российского уголовного права, соответствующего современному этапу происходящих в стране демократических реформ. В нем содержится краткие указания по основным темам дисциплины, рассматриваются некоторые теоретические и практические проблемы Общей части Уголовного кодекса РФ.   Курс лекций ставит задачу оказать помощь в самостоятельной работе над изучением курса уголовного права, помогает ориентироваться в наиболее важных и трудных вопросах.   Предназначен для студентов и слушателей юридических вузов, практических работников, а также может быть использован для подготовки к государственной аттестации.     Издается по решению редакционно-издательского совета УрЮИ МВД России (протокол № 21 от 28 февраля 2000 г.).         ББК 67.408   ISBN 5-88437-085-7 (c) Коллектив авторов, 2001   (c) УрЮИ МВД России, 2001   А.В. Грошев,   доктор юридических наук, профессор,   Кубанский государственный   аграрный университет  Лекция 1. Понятие, предмет, задачи и принципы  российского уголовного права  Введение   Российское уголовное право является одной из профилирующих дисциплин, изучаемых в вузах МВД РФ.

 

Его роль в профессиональной подготовке сотрудников милиции определяется основными задачами деятельности органов внутренних дел – борьбой с преступностью, пресечением, раскрытием и расследованием преступлений. Прежде всего изучение уголовного права необходимо для формирования профессионального правосознания сотрудника ОВД как работника системы уголовной юстиции, призванной вести борьбу с преступностью. В этой связи первоочередной задачей изучения уголовного права в вузах МВД РФ является воспитание профессионального отношения к уголовному закону как незыблемому основанию деятельности всей системы уголовной юстиции по осуществлению возложенных на нее задач.

 

Профессиональное правосознание характеризуется:   а) знанием действующего уголовного законодательства и теории советского уголовного права;   б) убеждением в необходимости его точного и неуклонного соблюдения;   в) готовностью к применению уголовного закона во всех случаях совершения преступления.   Знание уголовного права имеет важное значение для непосредственной деятельности сотрудника ОВД по обнаружению признаков преступления, его раскрытию и изобличению преступника. В этом плане необходимо точно знать предусмотренные уголовным законом признаки преступлений, расследование которых отнесено к компетенции ОВД. Знание уголовного права необходимо также для взаимодействия служб и подразделений ОВД с другими органами системы уголовной юстиции (прокуратурой, ФСБ и др.).   Следует иметь в виду, что уголовное право имеет три самостоятельных аспекта:   1) как отрасль права;   2) как отрасль юридической науки;   3) как учебная дисциплина.

 

Названные аспекты различаются конкретными задачами и специфическими методами их решения.   Настоящий курс уголовного права, будучи учебной дисциплиной, посвящен изучению российского уголовного права как отрасли права и его роли в деятельности органов внутренних дел.  § 1. Понятие, предмет и метод уголовного права   Уголовное право Российской Федерации – это система юридических норм, принятых высшими органами государственной власти, которые определяют, какие опасные для личности, общества и государства деяния признаются преступлениями и устанавливают виды наказаний и иные меры уголовно-правового воздействия за совершение преступлений, а также основания и порядок освобождения от уголовной ответственности и наказания.   Уголовное право – это самостоятельная отрасль российского права. Оно обладает всеми признаками, свойственными праву в целом: представляет систему юридических норм, установленных высшими органами государственной власти, выражающую возведенную в закон волю всего народа; выступает регулятором общественных отношений; обеспечивает их соблюдение принудительной силой государства. Вместе с тем, уголовному праву свойственны специфические признаки, которые отражают его особенности и служат основанием для выделения его в самостоятельную отрасль права, а также критерием отграничения от других отраслей права. Такими специфическими признаками являются:   а) предмет правового регулирования, т.е. общественные отношения, возникающие между лицом, совершившим преступление, и государством в лице органов, осуществляющих правосудие в связи с совершением преступления;   б) метод правового регулирования этих отношений, характеризующийся тем, что за нарушение запрета, установленного уголовно-правовой нормой, как правило, следует уголовное наказание, применяемое судом от имени государства (такая форма реагирования на правонарушения присуща только уголовному праву и применение уголовного наказания осуществляется в рамках строгой судебной процедуры);   в) функции уголовного права, т.е. назначение уголовного права в обществе, определяемое теми специфическими задачами, которые решает данная отрасль в системе российского права.   Рассмотрим более подробно названные признаки.

 

Предметом уголовного права (уголовно-правового регулирования) являются особые общественные отношения, возникающие в связи с определенным юридическим фактом – совершением преступления, т.е.

 

общественно опасного деяния, причиняющего или способного причинить существенный вред охраняемому законом объекту.

 

Эти общественные отношения, регулируемые нормами уголовного права, носят название уголовно-правовых отношений.   Как и любое правоотношение, уголовно-правовое отношение обладает специфической структурой, которая складывается из объекта (предмета), субъектов и содержания.

 

Объектом уголовного правоотношения являются фактические отношения (деятельность субъектов), складывающиеся между субъектами по реализации уголовной ответственности и наказания (уголовно-правовая оценка; привлечение к уголовной ответственности; назначение и исполнение наказания; освобождение от уголовной ответственности и наказания; погашение и снятие судимости).

 

Субъектами уголовного правоотношения выступают: с одной стороны – государство в лице органов, компетентных осуществлять правосудие (органы уголовной юстиции); с другой – лицо, совершившее преступление.   Содержание уголовно-правового отношения определяется комплексом прав и обязанностей, которыми уголовный закон наделяет субъектов уголовного правоотношения в связи с реализацией уголовной ответственности.   Сущность прав и обязанностей субъектов уголовно-правового отношения заключается в следующем:   – государство в лице органов правосудия в случае совершения лицом преступления имеет право и обязано в установленном законом порядке привлечь это лицо к уголовной ответственности и подвергнуть виновного предусмотренному уголовным законом наказанию. Общей обязанностью государства (односторонней) является обеспечение эффективной работы органов правосудия с тем, чтобы ни один виновный в совершении преступления не избежал ответственности и ни один невиновный не был привлечен к таковой (хотя это выходит за рамки конкретного правоотношения);   – лицо, совершившее преступление, обязано понести уголовную ответственность и наказание и имеет право подвергнуться уголовной ответственности и наказанию на основании и в пределах уголовного закона, который им нарушен, т.е.:   а) нести ответственность только за то деяние, которое он совершил;   б) этому деянию должна быть дана правильная уголовно-правовая оценка;   в) мера наказания должна соответствовать тяжести совершенного преступления и не должна превышать установленный законом максимальный предел санкции статьи.   Юридическим фактом, определяющим возникновение уголовного правоотношения, является совершение преступления. Поскольку ни суд, ни органы следствия не создают никаких уголовно-правовых отношений, а лишь констатируют их наличие в процессуальных документах, поэтому считается, что моментом возникновения уголовного правоотношения является момент совершения преступления.   Реализация уголовно-правового отношения определяется реализацией прав и обязанностей его субъектов (например, отбытием наказания), а прекращение связано с погашением или снятием судимости.   Специфической формой реализации уголовного правоотношения является привлечение лица, совершившего преступление, к уголовной ответственности или освобождение от нее. В совокупности с другими юридическими средствами, с помощью которых уголовное право охраняет различные общественные отношения, уголовная ответственность определяет метод уголовно-правового регулирования, а последний, в свою очередь, – режим работы механизма уголовно-правового регулирования, и имеет следующие специфические признаки.   1. Неравенство сторон – субъектов уголовно-правового отношения. Возникновение, изменение и прекращение уголовно-правового отношения происходит в одностороннем порядке от государства к преступнику.

 

Отдельные авторы в связи с этим именуют уголовные правоотношения властеотношениями.

 

2.

 

Уголовно-правовые отношения как и другие правоотношения являются волевыми, однако воля участников уголовного правоотношения не отличается согласованностью, напротив, она направлена на достижение противоположных целей. Государство, выражая волю всего народа, ставит препятствия на пути достижения целей, которые преследует преступник.

 

Поэтому для возникновения и прекращения уголовно-правового правоотношения не требуется согласия обоих субъектов (во всяком случае уголовно-правовое отношение не зависит от воли преступника). Исключение составляют лишь дела так называемого частного обвинения, когда уголовное дело возбуждается по жалобе потерпевшего.   3. Конфликт между субъектами уголовно-правового отношения в связи с совершением преступления разрешается судебно-следственными органами в порядке уголовного преследования, осуществляемого специальными органами уголовной юстиции (т.е. судебному разбирательству предшествует предварительное расследование).   4. За нарушение уголовно-правового запрета уголовный закон предусматривает применение наиболее суровой меры государственного принуждения – уголовного наказания. При установлении юридического факта – совершения преступления-реализация прав и обязанностей субъектов осуществляются в строго определенном, регламентируемом уголовно-процессуальным законом порядке и строго определенными органами.   Совокупность рассматриваемых выше признаков дает полное представление о сложившейся в теории и на практике концепции уголовного регулирования общественных отношений. Вместе с тем, в литературе отмечается, что такой подход к определению уголовно-правового регулирования недостаточен. Прежде всего уголовно-правовой охранительный механизм не в состоянии реализовать охранительную функцию в полном объеме. Практика борьбы с преступностью показывает, что он не охватывает всю совокупность совершаемых преступлений. Во-первых, существует значительное число латентных, а также нераскрытых преступлений. Во-вторых, как показывают криминологические исследования, такие формы преступности, как экономическая, экологическая, организованная и другие являются неотъемлемой частью общества, обусловлены социальными противоречиями общественного развития. Поэтому возможности охранительного воздействия уголовного закона на общественные отношения в борьбе с преступностью ограничены ее социальной природой. В итоге в обществе возникает особый криминогенный комплекс – сеть негативных уголовно-правовых отношений между государством и гражданами, преступившими уголовный закон, где граждане являются носителями уголовно-правовой обязанности, а государство не в состоянии реализовать свое право возложить на них уголовную ответственность и наказание.   С другой стороны, охранительный механизм регулирует поведение узкого круга лиц – субъектов уголовного правоотношения в процессе реализации уголовной ответственности, т.е. преступников и должностных лиц государственных органов. Соответственно в этом механизме “работает” только санкция уголовно-правовой нормы. Диспозиция этой нормы является лишь средством определения санкции и имеет своим адресатом прежде всего правоохранительные органы.

 

Правомерное же поведение граждан как результат соблюдения уголовного закона по существу остается вне уголовно-правового регулирования.   Поэтому одной из важных методологических предпосылок изучения роли уголовного права в регулировании поведения людей – участников общественных отношений – является концепция уголовно-правового общерегулятивного правоотношения.

 

Согласно этой концепции, реализация абсолютных (субъективных) прав и юридических обязанностей, предусмотренных нормами уголовного права, осуществляется посредством регулятивных правоотношений, складывающихся между государством и гражданами по поводу правомерного (с точки зрения уголовного права) поведения1.   По мнению сторонников указанного подхода, регулятивные уголовно-правовые отношения возникают с наступлением типичных, конкретных, юридически значимых ситуаций (юридических фактов), предусмотренных гипотезой уголовно-правовой нормы. В реализации регулятивного отношения особую роль играет уголовно-правовая ответственность в позитивном ее аспекте. В случае нарушения уголовно-правовой обязанности поступать правомерно возникает охранительное уголовно-правовое отношение, которое реализуется посредством уголовной ответственности в негативном ее аспекте.   В целом поддерживая изложенную концепцию регулятивных уголовно-правовых отношений, следует отметить отдельные ее недостатки методологического характера. Во-первых, ее авторы расширяют предмет уголовно-правового регулирования общественными отношениями, складывающимися в сфере борьбы с преступностью. Обосновывается это тем, что борьба с преступностью – специфический вид государственно-общественной деятельности, формирующий особую сферу объективно необходимых общественных отношений, направленных на преодоление преступности в стране путем ее предупреждения, контроля, выявления и решительного искоренения.

 

Опираясь на этот факт, В.С. Прохоров утверждает, что предмет уголовно-правового регулирования составляют складывающиеся в сфере борьбы с преступностью общественные отношения, которые функционируют в самых разнообразных областях общественной жизни. Регулируя эти общественные отношения, уголовное право тем самым предупреждает совершение общественно опасных посягательств на общественные отношения, а в случае совершения преступления восстанавливает порядок, структуру и организацию нарушенных общественных отношений. Отсюда целью уголовно-правового регулирования и ее результатом является общее предупреждение преступлений, которое, по его мнению, достигается путем наделения субъектов уголовного права в конкретных жизненных ситуациях корреспондирующими друг другу правами и обязанностями2.   Прежде всего сфера борьбы с преступностью включает в себя деятельность самых различных государственных и общественных органов и организаций, которые осуществляют самые разнообразные функции как правового, так и профилактического характера. Естественно, уголовное право не может урегулировать все общественные отношения, складывающиеся по поводу этой деятельности. С другой стороны, уголовно-правовая деятельность в сфере борьбы с преступностью является лишь узкой частью предмета уголовно-правового регулирования. Соответственно целью уголовно-правового регулирования является не столько предупреждение преступлений, сколько позитивное регулирование самых различных общественных отношений, складывающихся в материальной, идеологической, правовой и других сферах жизни общества.   Во-вторых, уголовно-правовое предупреждение является, на наш взгляд, не целью, а специфическим методом уголовно-правового регулирования. Специально-предупредительное (охранительное) регулирование поведения начинается, по нашему мнению, не в ситуации, когда лицо имеет возможность поступить противоправно, (как считает В.С. Прохоров), а после принятия решения о совершении преступления на стадиях приготовления и покушения на преступление. Юридическими средствами регулирования здесь выступают два типа норм: нормы, имеющие санкцию (их предупредительное воздействие усиливается нормами, дифференцирующими наказание в зависимости от степени общественной опасности преступления) и нормами, предусматривающими освобождение от уголовной ответственности или ее смягчение (ст. 31 УК РФ и др.). До этого этапа генезиса преступного поведения осуществляется позитивное регулирование поведения путем наделения участников общественных отношений правами и обязанностями уголовно-правового характера (без дифференциации нормы-запрета по характеру и степени общественной опасности).   В-третьих, современные достижения в области социологии права, общей теории права, социальной психологии показывают, что проблема правового регулирования не может сводиться к взаимодействию специфически юридических элементов: правовых норм, правоотношений, юридической ответственности. Такой механизм не может обеспечить эффективного правового регулирования общественных отношений, поскольку указанные элементы сами по себе не “работают”. Их приводят в движение субъективные элементы механизма правового регулирования, в числе которых особое место занимает правосознание. Объясняется это следующим.

 

Уголовно-правовая норма, устанавливая субъективные права и юридические обязанности участников общественных отношений, определяет возникновение уголовно-правового отношения, его изменение и прекращение. Непосредственная же реализация прав и обязанностей осуществляется через сознательную деятельность субъектов уголовного правоотношения. Если субъект не способен воспринять требование уголовно-правовой нормы, то ни норма, ни, тем более, правоотношение не в состоянии обеспечить правомерное поведение субъекта. С другой стороны, субъект может хорошо усвоить требования уголовного закона, однако по тем или иным причинам сознательно не выполнять уголовно-правовые обязанности, равно как и не воспользоваться предоставленным ему правом (например, правом обоснованного риска).   Применительно к уголовному праву проблема реализации прав и обязанностей субъектов уголовно-правового отношения осложняется тем, что стороны находятся в конфликтной связи (что характерно для обоих типов уголовного правоотношения).

 

Часть граждан негативно относится к уголовно-правовым запретам и государству в лице правоохранительных органов либо не верят в цели и эффективность их деятельности (способность защитить их гражданские права и обеспечить правопорядок). В свою очередь работники правоохранительных органов, осуществляя уголовное преследование лиц, нарушивших уголовный закон, большей частью негативно относятся к этой категории граждан, не верят в возможность их исправления и на этой основе допускают нарушения законности в отношении граждан, соблюдающих закон. Таким образом, уголовно-правовое регулирование осуществляется в условиях противоборства участников уголовно-правовых отношений (что наиболее характерно для охранительных правоотношений). Это существенно ослабляет регулятивную функцию уголовного права, снижает его эффективность. Соответственно одним из путей повышения эффективности правового регулирования является формирование правосознания субъектов общерегулятивных уголовно-правовых отношений.  § 2. Система уголовного права   Уголовное право состоит из Общей и Особенной частей.   Общая часть содержит нормы, регламентирующие наиболее общие вопросы, относящиеся к трем основополагающим институтам уголовного права: уголовный закон, преступление, наказание.   В нормах Общей части, касающихся а) уголовного закона – названо действующее уголовное законодательство РФ, определены его задачи и установлены пределы действия уголовного закона во времени и в пространстве; б) преступления – определены понятие, категории и виды множественности преступлений; лица, подлежащие уголовной ответственности; вина; обстоятельства, исключающие преступность деяния; неоконченное преступление, соучастие в преступлении; в) наказания – дана система уголовных наказаний, раскрыто содержание каждого вида наказания, регламентированы основания и порядок назначения наказания, освобождения от уголовной ответственности и наказания, погашения и снятия судимости.   Особенная часть состоит из норм, содержащих признаки конкретных видов преступлений (диспозиция нормы) с указанием вида и размера наказания, предусмотренного за совершение данных преступлений (санкция нормы).   Общая и Особенная части неразрывно связаны между собой и только в совокупности составляют единую отрасль уголовного права. Нормы Общей части в отрыве от норм Особенной части уголовного права беспредметны. В то же время они являются ключом для применения норм Особенной части, поскольку правильное их толкование возможно только с учетом тех положений, которые сформулированы в нормах Общей части.   В основе системы уголовного права лежит действующее уголовное законодательство. Законодательным актом, которым пользуются в своей практической деятельности работники правоохранительных органов, является Уголовный кодекс РФ.

 

Он является универсальным законодательным актом, позволяющим эффективно и точно применять уголовные законы на практике.   С.Н. Сабанин,   доктор юридических наук, профессор,   Уральский юридический   институт МВД России  Лекция 2. Уголовный закон  Введение   Традиционно на протяжении многих десятилетий Общую часть уголовного законодательства подразделяют на три основные раздела: “Уголовный закон”, “Преступление” и “Наказание”. Поэтому все, кто поставил своей задачей постижение соответствующей дисциплины, начинают с изучения сути уголовного закона, ведь именно он, как подчеркивает профессор М.И. Ковалев: “…сам по себе представляет собой изначальный и конечный материал уголовного права”3.   Действительно, лишь с принятием и вступлением в силу тех или иных властных предписаний в сфере борьбы с преступностью возникают корреспондирующие права и обязанности у субъектов правоприменения, лишь с этого момента то, что ранее признавалось не преступным, может быть сочтено впредь преступлением, а совершивший такое деяние субъект назван преступником.   Вся деятельность уголовной юстиции должна базироваться на уголовном законе. В связи с этим не случайно изучение курса уголовного права начинается с данного раздела, ведь все право фиксируется в соответствующих властных предписаниях и помимо них не существует.   Все виды законов ученые подразделяют на две большие группы: законы природы и общества и юридические законы. Первые существуют и действуют объективно, независимо от воли и сознания людей. Порой человек, переоценивая свои возможности и фактическое влияние на их действие, пытается диктовать природе свои условия, подчинить ее своей воле. Но подобное волевое поведение порой заканчивается трагически.

 

Ведь Чернобыльская трагедия есть не что иное, как результат подобного поведения.

 

Видимо, оптимальный вариант для людей – пытаться все глубже познать законы природы и общества и соизмерять свое поведение с ними, используя их на благо человечества.   В отличие от первых, юридические законы полностью создаются, корректируются и отменяются людьми. Человек их творец. Об одной из разновидностей именно этой группы законов – уголовных – пойдет речь в настоящей лекции.  § 1. Понятие уголовного закона.  Система действующего уголовного законодательства   Уголовный закон – это принятый законодательным органом Российской Федерации или референдумом нормативно-правовой акт, содержащий общие основания уголовной ответственности, а также исчерпывающий перечень деяний, приравненных к преступлениям, устанавливающих виды и размеры наказаний, которые могут применяться за их совершение.   Из приведенного определения понятия уголовного закона можно выделить следующие его основные признаки.   Прежде всего, согласно ст. 94 Конституции Российской Федерации представительным и законодательным органом страны является Федеральное Собрание, которое состоит из двух палат: Совета Федерации и Государственной Думы. Для вступления в силу любого закона, в том числе и уголовного, он должен быть принят Государственной Думой, одобрен Советом Федерации и подписан Президентом России.

 

В таком процессуальном порядке и был принят новый Уголовный кодекс Российской Федерации, введенный в действие с 1 января 1997 г. В принципе, уголовный закон может быть принят и референдумом. Однако до настоящего времени подобного прецедента еще не было.   По своей сути уголовный закон – это нормативно-правовой акт, т.е. источник, содержащий правовые нормы – общеобязательные правила поведения, которые распространяются на значительный круг лиц и действуют, как правило, продолжительное время. Прежний Уголовный кодекс РСФСР (принятый в 1960 г.) действовал с 1 января 1961 г.

 

до 1 января 1997 г.   На данный момент единым источником уголовного права у нас является Уголовный кодекс Российской Федерации. В ч. 1 ст. 1 УК РФ указывается, что “уголовное законодательство Российской Федерации состоит из настоящего Кодекса. Новые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат включению в настоящий Кодекс”. Поэтому ни судебный прецедент, ни обычный, ни правовой акт местного самоуправления не являются источником уголовно-правовых норм. Единственная форма их выражения и закрепления – закон Российской Федерации.   Согласно ч. 2 ст. 1 УК РФ, уголовный закон основывается на Конституции Российской Федерации и общепризнанных принципах и нормах международного права. Целый ряд положений Конституции Российской Федерации имеет непосредственное отношение к уголовному законодательству. Именно в ней закреплен принцип равенства всех перед законом (ст. 19), устанавливается ограничение применения смертной казни (ст.

 

20), недопустимость повторного осуждения за одно и то же преступление (ст. 50), правило об обратной силе закона (ст. 54) и т.д.

 

В соответствии со ст. 15 Конституции РФ общепризнанные нормы и принципы международного права являются составной частью нашей правовой системы. Поэтому целый ряд уголовно-правовых норм базируется на международных соглашениях, где одной из сторон выступала наша страна.

 

На основании подобного рода договоров в Уголовный кодекс внесены: ст. 136, устанавливающая ответственность за нарушение равенства прав и свобод человека и гражданина; ст. 186 – изготовление или сбыт поддельных денег или ценных бумаг; ст. 228 – незаконный оборот наркотических средств; ст. 357 – геноцид и целый ряд других.   Далее, уголовный закон формулирует общие основания уголовной ответственности, соответствующие принципы, о чем указывается в ч. 2 ст.

 

2 УК РФ. Согласно ст. 3 – 7 УК РФ к принципам уголовного права действующего законодательства относятся принципы законности, равенства граждан перед законом, вины, справедливости и гуманизма.

 

Ст. 8 УК РФ констатирует, что единственным основанием уголовной ответственности является совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления, предусмотренного Уголовным кодексом.   Здесь же содержится исчерпывающий перечень деяний, признаваемых на данный момент преступлением, а также указываются те уголовные наказания, которые могут применяться в случае их совершения.

 

§ 2. Структура уголовного закона   Говоря о структуре уголовного закона, мы должны раскрыть его внутреннее строение.

 

Прежде всего, Уголовной кодекс состоит из двух больших частей: Общей и Особенной. Общая часть охватывает статьи с 1-й по 104-ю, Особенная часть – со 105-й по 360-ю.   Исходя из наименования, можно сделать вывод, что в Общей части УК рассматриваются общие, принципиальные вопросы уголовного права: даются законодательные определения понятия преступления, называется основание уголовной ответственности, принципы уголовного права, приводятся понятия и цели уголовного наказания, перечисляются все виды наказаний, раскрывается их содержание, указывается возраст, по достижении которого может наступить уголовная ответственность, другие признаки субъекта преступления и т.д. В Особенной части Уголовного кодекса содержится описание конкретных составов преступлений, указываются наказания, установленные за их совершение.   В свою очередь части уголовного закона делятся на разделы, которые состоят из глав, включающих в себя конкретные статьи.

 

В Уголовном кодексе 1996 г. предусмотрено 12 разделов, 34 главы и 360 статей.   Таким образом, непосредственным выражением уголовно-правовых норм выступают статьи уголовного закона. Многие статьи Уголовного кодекса 1996 г. делятся на части, которые обозначаются арабскими цифрами. В некоторых статьях кроме частей выделяются еще и пункты (см., например: ст. 58, 61, 63, 71, 105 и др.).   С незапамятных времен в правовых нормах принято выделять гипотезу, диспозицию и санкцию. Формой выражения и закрепления правовых норм, как уже было отмечено, выступают статьи закона. Содержание и форма не тождественные явления, поэтому не случайно, что структура уголовно-правовых норм не совпадает со структурой статей Уголовного кодекса. Ни одна статья уголовного закона не содержит этих трех составляющих: в Общей части вообще нет санкции, в Особенной – гипотез, здесь можно выделить лишь диспозиции и санкции.

 

Диспозиция статьи Особенной части УК РФ – это та часть статьи уголовного закона, где описывается деяние, запрещенное под страхом уголовного наказания.   Санкция – часть статьи уголовного закона, где указывается конкретное наказание (наказания), которое может быть применено в случае совершения деяния, описанного в диспозиции.   Анализ статей Особенной части УК РФ 1996 г. позволяет выделить четыре вида диспозиций: простую, описательную, ссылочную и бланкетную.   Простая диспозиция – это диспозиция, где преступление называется определенным термином (терминами) и не приводится его характерных признаков. Ст.

 

109 УК РФ называется “Причинение смерти по неосторожности”. Содержание диспозиции части первой этой статьи полностью совпадает с ее названием. Ни один из указанных признаков данного преступления здесь не раскрыт.   Описательной называется диспозиция, где законодатель не только называет преступление каким-то термином, но и приводит его характерные признаки. В ч. 1 ст. 105 УК РФ указывается, что убийство – это причинение смерти другому человеку.   Ссылочная диспозиция для установления признаков какого-либо преступления отсылает к другой статье этого же уголовного закона (ст.

 

112, 114, 116, 117 и др.).   В бланкетной диспозиции для установления признаков какого-либо преступления приходится обращаться к какому-либо нормативному материалу других отраслей права. Так, для установления признаков преступления, предусмотренного ст.

 

235 УК РФ “Нарушение санитарно-эпидемиологических правил”, необходимо обращаться к соответствующим правилам.   Санкции в статьях Особенной части УК РФ также описаны по-разному, поэтому можно выделить как минимум два их вида: относительно-определенные и альтернативные.   В относительно-определенных санкциях указываются минимальный и максимальный пределы какого-либо одного вида наказания. В ч. 1 ст. 105 УК РФ за убийство без квалифицирующих признаков установлено наказание от 6 до 15 лет лишения свободы. Если в конкретной статье Особенной части УК РФ минимальный размер наказания непосредственно не обозначен, как например в ст. 106 УК РФ – лишение свободы на срок до пяти лет, то следует обращаться к соответствующим статьям Общей части, где раскрывается содержание конкретных наказаний. Например, в ст. 56 УК РФ отмечается, что лишение свободы на определенный срок устанавливается от 6 месяцев до 20 лет. Поэтому для специалиста санкция ст. 106 УК РФ очерчена в пределах от 6 месяцев до 5 лет.   В альтернативной санкции предусмотрено не одно, а два или более вида уголовных наказаний (ч.

 

2 ст. 105, 108, 109, 110 и др.).  § 3. Действие уголовного закона во времени   Принцип действия уголовного закона во времени изложен в ч. 1 ст. 9 УК РФ, где указывается, что “преступность и наказуемость деяния определяется уголовным законом, действовавшим во время совершения этого деяния”. Поэтому для решения вопроса о том, какой закон следует применять в каждом конкретном случае, необходимо разрешить две проблемы: определить границы действия уголовного закона и установить время совершения преступления.   Уголовный закон считается действующим с момента, когда он вступил в законную силу и до тех пор, пока он ее не утратил.

 

При установлении данных границ следует руководствоваться федеральным законом “О порядке опубликования и вступления в силу федеральных конституционных законов, актов палат Федерального Собрания” принятым Государственной Думой 25 мая 1994 г., одобреным Советом Федерации 1 июня 1994 г. и подписанным Президентом России 14 июня 1994 г4. Здесь указаны три даты. Согласно ст.

 

2 названного закона, датой принятия федерального закона (уголовный закон относится к данной разновидности законов) считается день принятия его в окончательной редакции Государственной Думой. Но день принятия не тождественен моменту вступления в силу уголовного закона.

 

Необходимо отметить, что все федеральные законы подлежат обязательному опубликованию (ст.

 

1 указанного закона).

 

Федеральные конституционные законы и федеральные законы подлежат официальному опубликованию в течение семи дней после дня их подписания Президентом России.

 

Официальным опубликованием федерального закона считается первая публикация его полного текста в “Российской газете” или в “Собрании законодательства Российской Федерации”.   Согласно ст. 6 Закона от 25 мая 1994 г. федеральные законы вступают в силу одновременно на всей территории России по истечении десяти дней после их официального опубликования, если в тексте данных законов не указан иной порядок. Так в ст. 1 федерального закона “О введении в действие Уголовного кодекса Российской Федерации”, который был принят Государственной Думой 24 мая 1996 г., отмечается: “Ввести в действие Уголовный кодекс Российской Федерации с 1 января 1997 г., за исключением положений, для которых настоящим федеральным законом установлены иные сроки введения в действие”.

 

В ст. 4 названного закона сказано, что уголовный закон прекращает действовать в следующих случаях: его отмены, истечения указанного в самом законе срока, замены его другим законом, в связи с изменением обстоятельств, которые вызвали принятие данного закона. В ст. 2 федерального закона от 24 мая 1996 г. “О введении в действие Уголовного кодекса Российской Федерации” указывается: “Признать утратившим силу с 1 января 1997 г. Уголовный кодекс РСФСР, утвержденный законом РСФСР от 27 октября 1960 г.

 

“Об утверждении Уголовного кодекса РСФСР”, а также все законы, которыми в Уголовный кодекс РСФСР внесены изменения и дополнения в период с 27 октября 1960 г.

 

до 1 января 1997 г. “.   Обоснованность принятия того или иного уголовного закона во многом зависит от правильного определения времени совершения преступления. В большинстве случаев на практике такой проблемы не возникает. Однако так бывает не везде. Подобная проблема может появиться, если речь идет о так называемых преступлениях с материальным составом, длящихся и продолжаемых преступлениях.   При совершении преступлений с материальным составом вопрос о том, какой уголовный закон применять, может возникнуть тогда, когда между совершением общественно опасного деяния и наступившими вредными последствиями есть разрыв во времени, в течение которого начинает действовать новый закон. Скажем, при убийстве деяние совершено в декабре 1996 г., когда еще был в силе Уголовный кодекс 1960 г., а смерть наступила в январе 1997 г. при действовавшем новом уголовном законодательстве. Какой закон следует применять в подобной ситуации? Ответ на этот вопрос дал сам законодатель в ч. 2 ст.

 

9 УК РФ 1996 г., где говорится, что “временем совершения преступления признается время совершения общественно опасного действия (бездействия) независимо от времени наступления последствий”. Поэтому в приведенном примере должен применяться УК РСФСР I960 г. Можно по-разному относиться к этому законодательному установлению, но пока в законе оно имеется, практические казусы должны решаться именно так. Руководствуясь постановлением Пленума Верховного Суда СССР “Об условиях применения давности и амнистии к длящимся и продолжаемым преступлениям” от 4 марта 1929 г. с изменениями от 14 марта 1963 г.5, следует отметить, что временем совершения длящихся преступлении будет время совершения деяния, образующего состав оконченного преступления. Например, при побеге из мест лишения свободы, из-под ареста или из-под стражи (ст. 313 УК РФ) должен применяться закон, который действовал во время совершения данного деяния, а не тот, что будет действовать, например, при задержании лица или явке его с повинной.   При совершении продолжаемого преступления следует применять уголовный закон, который будет действовать во время пресечения этого преступления либо в момент совершения последнего из намеченных виновным эпизодов. Например, материально ответственное лицо путем присвоения пытается совершить хищение в крупном размере. Несколько эпизодов присвоения вверенного имущества совершено при действии одного закона, а последний – уже во время действия нового уголовного закона.

 

В подобной ситуации должен применяться новый закон, т.к. все подобные акты присвоения в своей совокупности образуют единое преступное деяние, продолжаемое преступление, складывающееся из тождественных эпизодов и охватываемое единым умыслом.   В связи с этим нельзя согласиться с мнением авторов одного из Комментариев к Уголовному кодексу Российской Федерации, которые утверждают, что временем совершения продолжаемого преступления является “совершение первого такого действия”6, т.к. если подобное действие взять само по себе, оно в целом ряде случаев может вообще не являться преступлением, скажем, в силу малозначительности, либо, как в приведенном примере, не является хищением в крупном размере, что существенным образом влияет на квалификацию и наказуемость деяния.

 

Значительные трудности в решении подобной проблемы могут возникнуть в случае совершения преступления в соучастии. В юридической литературе встречаются различные, порой противоположные, подходы к решению этой проблемы. Так авторы одного из учебников пишут: “Преступление, совершенное в соучастии, считается оконченным с момента выполнения исполнителем объективной стороны деяния”7.   Действительно, если исходить из акцессорной природы института соучастия и забыть о требовании ч. 2 ст.

 

9 УК РФ, то с подобном утверждением можно было бы согласиться.

 

Но практически все авторы отрицают акцессорность соучастия в российском (ранее – советском) уголовном праве, а в ст.

 

34 УК РФ отмечается, что ответственность соучастников преступления определяется характером и степенью фактического участия каждого из них в совершении преступления, т.е. законодатель требует индивидуально оценивать роль каждого субъекта в совместно совершенном преступлении, наказывать именно за его деяние. Поэтому, учитывая требования нового уголовного законодательства, следует признавать время выполнения каждым из них своего общественно опасного деяния независимо от времени выполнения действий исполнителем преступления. Теоретически можно представить себе ситуацию, когда разные соучастники за одно и то же совместно совершенное преступление будут отвечать по разным уголовным законам.

 

Еще раз отмечу, что такой подход можно критиковать, но он логически вытекает из требования ч. 2 ст. 9 УК РФ.   Статья 10 УК РФ фиксирует положение об обратной силе уголовного закона. Обратная сила уголовного закона – это распространение действия нового уголовного закона на общественно опасные деяния, совершенные до его издания, а точнее, вступления в силу.

 

Как следует из содержания ч.

 

1 ст.

 

9 УК РФ, закон обратной силы не имеет. Согласно ст. 54 Конституции Российской Федерации и базирующейся на этом конституционном установлении второй фразе ч.

 

1 ст. 10 УК РФ, уголовный закон, устанавливающий преступность деяния, усиливающий наказание или иным образом ухудшающий положение лица, не имеет обратной силы, т.е. в подобной ситуации должен применяться старый уголовный закон, который действовал во время совершения лицом общественно опасного деяния. В приведенном законодательном установлении можно выделить три момента, когда новый уголовный закон не получает обратной силы.   1. Если в нем криминализованы деяния, ранее преступными не считавшиеся. Например, в УК РФ 1996 г. появилась ст. 204 “Коммерческий подкуп”, где речь идет об уголовной ответственности лица, выполняющего управленческие функции в коммерческой или иной организации, за получение незаконного вознаграждения в связи с занимаемым этим лицом служебным положением. Подобной статьи не было в УК РСФСР 1960 г., в ст.

 

173 этого закона предусматривалось получение такого вознаграждения лишь должностным лицом государственной или общественной организации, предприятия, учреждения. Получение до 1 января 1997 г., скажем, президентом коммерческого банка взятки не охватывалось ст. 173 УК 1960 г., т.е.

 

было не преступным, а согласно новому Кодексу стало таковым. Исходя из указаний закона, по новому УК нельзя привлекать к уголовной ответственности лиц за подобные общественно опасные деяния, совершенные до 1 января 1997 г. Вообще новый Уголовный кодекс 1996 г., в сравнении с ранее действовавшим законодательством, криминализировал свыше 60 новых общественно опасных деяний.   2. Не имеет обратной силы и тот закон, который усиливает уголовное наказание. Например, за умышленное убийство без отягчающих обстоятельств, согласно ст. 103 УК 1960 г., предусматривалось наказание в виде лишения свободы на срок от 3 до 10 лет. А согласно ч.

 

1 ст. 105 УК 1996 г.

 

за подобное деяние установлено наказание от 6 до 15 лет лишения свободы, т.е. наказание усилено. В подобной ситуации все преступления, попадающие под признаки названных статей уголовного закона, но совершенные до 1 января 1997 г., должны быть квалифицированы по УК 1960 г., а виновные – понести наказание согласно санкции ст.

 

103 этого Кодекса.

 

3. Не имеет обратной силы, как отмечает законодатель, закон, который “иным образом ухудшает положение лица”. Речь здесь идет о самом широком спектре правовых последствий содеянного.

 

Имеются в виду проблемы освобождения от уголовной ответственности виновных, освобождения от наказания или части его, вопросы погашения либо снятия судимости и т.д. Например, в соответствии с п. 3 ч. 1 ст.

 

48 УК I960 г. был установлен 5-летний срок давности при совершении преступлений, за которые по этому Кодексу могло быть назначено лишение свободы на срок не свыше 5 лет. За подобные же по степени тяжести преступления согласно п.

 

“б” ч.

 

1 ст.

 

78 УК РФ 1996 г. установлен срок давности привлечения к уголовной ответственности в 6 лет, т.е. в этой части новый уголовный закон стал более жестким в сравнении с прежним законодательством, и поэтому он не будет иметь обратной силы применительно к преступлениям указанной тяжести.   В ч.

 

1 ст. 10 УК РФ указывается, что “уголовный закон, устраняющий преступность деяния, смягчающий наказание или иным образом улучшающий положение лица, совершившего преступление, имеет обратную силу, т.е. распространяется на лиц, совершивших соответствующие деяния до вступления такого закона в силу, в том числе на лиц, отбывающих наказание или отбывших наказание, но имеющих судимость”. Таким образом, данная уголовно-правовая норма содержит исключение из общего правила, зафиксированного в ст. 9 УК РФ. Эти исключения сводятся к следующему:   Во-первых, новый уголовный закон получит обратную силу, если он вообще декриминализировал деяние, которое до него считалось преступным.

 

Например, согласно ст. 97 УК 1960 г. уголовно наказуемым было присвоение найденного или случайно оказавшегося у виновного ценного имущества, заведомо принадлежащего государству или общественной организации. В УК 1996 г. подобной статьи нет. Поэтому в такой ситуации действие нового уголовного закона будет распространено на все описанные деяния, совершенные до его вступления в силу, и прежде виновные в содеянном лица будут освобождены от уголовной ответственности в связи с декриминализацией деяния.   В новом Уголовном кодексе Российской Федерации полностью или частично декриминализировано около 40 деяний, прежде считавшихся преступлениями.   Во-вторых, новый закон будет иметь обратную силу и в том случае, если он смягчает наказание. Подобный вывод можно сделать, когда в новом УК за соответствующее деяние уменьшаются максимальный или минимальный пределы наказания; основное наказание осталось прежним, но не стало дополнительного наказания, ранее существовавшего, либо оно стало мягче; в новом законе появилась альтернативная санкция, позволяющая применять более мягкие виды наказаний, чего раньше не было. При одновременном изменении в новом уголовном законе минимальной границы санкции в сторону повышения жесткости наказания, а максимальной – в сторону смягчения, определяющим будут изменения верхней границы санкции, а такой закон получает обратную силу. Так в прежнем законе была относительно определенная санкция, предусматривавшая наказание от 2 до 6 лет лишения свободы; в новом УК за такое же деяние санкция установлена в интервале от 3 до 5 лет лишения свободы, т.е. нижний предел наказания увеличен, а верхний стал меньше. В этой ситуации новый закон получит обратную силу, т.к.

 

согласно ст. 64 УК РФ l996 г. при наличии исключительных обстоятельств суд может выйти на пределы нижней границы и назначить более мягкое наказание, чем предусмотрено законом, а вот жёстче, чем установлено в санкции, наказать ни одного виновного никогда нельзя (здесь речь не идет о назначении наказания по совокупности приговоров, где такое порой возможно).   Эти две изложенные ситуации, когда новый закон приобрел обратную силу, были известны и прежнему уголовному законодательству (ст.

 

6 УК 1960 г.)   В-третьих, согласно ст. 10 УК РФ 1996 г.

 

новый закон получит обратную силу еще и в том случае, если он “иным образом улучшает положение виновного”. Здесь речь идет о самом широком круге обстоятельств. Так в УК 1996 г. предусмотрены новые виды освобождения от уголовной ответственности, которые могут быть применены к виновным и уголовное дело будет прекращено (ст. 75, 76); в нем нет ограничений в применении условно-досрочного освобождения, что было в прежнем законодательстве (ст. 53 УК 1960 г.). В ст. 66 УК 1996 г. содержится предписание об обязательном смягчении наказания при неоконченной преступной деятельности и т.п. Все подобные уголовно-правовые нормы будут иметь обратную силу, т.к. улучшают положение виновных.   В ч. 1 ст. 10 УК РФ указывается круг лиц, на которых распространяются положения об обратной силе закона.

 

Это лица, совершившие деяния до вступления в силу нового более мягкого закона; отбывающие наказание и те, кто наказание отбыл, но имеет судимость на 1 января 1997 г.   В ч. 2 ст. 10 УК РФ указывается, что при смягчении отбываемого лицом наказания, оно подлежит снижению до тех пределов, которые установлены в новом уголовном законе.

 

Согласно ст. 3 федерального закона “О введении в действие Уголовного кодекса Российской Федерации” подобное смягчение должно производиться судьей суда, вынесшего приговор, или суда, находящегося по месту отбывания наказания осужденным. В этой же статье говорится, что подлежат прекращению все возбужденные уголовные дела о деяниях, не признающихся преступлениями в соответствии с УК 1996 г.   Лица, осужденные по УК РСФСР 1960 г. в виде увольнения от должности, возложения обязанности загладить причиненный вред, общественного порицания, на 1 января 1997 г.

 

освобождаются от отбывания наказания со снятием с них судимости, т.к. в УК 1996 г. таких наказаний не предусмотрено (ст.

 

5 названного федерального закона).  § 4.

 

Действие уголовного закона в пространстве   Положение о действии уголовного закона в пространстве закреплено в ст.

 

11, 12, 13 УК РФ. В ст. 11 зафиксирован территориальный принцип действия уголовного закона. В ней говорится, что “лицо, совершившее преступление на территории Российской Федерации, подлежит уголовной ответственности по настоящему Кодексу”. Данная статья устанавливает правило, что независимо от того, где будет задержан виновный либо предан суду, он должен отвечать по законам места совершения преступления.   Прежде всего следует обратить внимание, что ч. 1 ст. 11 УК РФ начинается со слова “лицо”, а не гражданин и др., т.е. здесь речь идет и о гражданах Российской Федерации, и об иностранцах, а также лицах без гражданства. Гражданами России, на основании закона “О гражданстве РСФСР” от 28 ноября 1991 г., признаются все граждане бывшего СССР, постоянно проживающие на территории Российской Федерации на день вступления в силу названного Закона, если они в течение одного года после этой даты не заявили о своем желании состоять в гражданстве Российской Федерации. Иностранцами именуют лица, которые являются гражданами других государств и не имеют гражданства России. Лицом без гражданства является субъект, который не имеет гражданства Российской Федерации и не может доказать принадлежности к гражданству иностранного государства. Все эти лица несут уголовную ответственность по законодательству России, если они совершили преступление на ее территории.   Понятие территории Российской Федерации дается в законе Российской Федерации “О государственной границе Российской Федерации” от 1 апреля 1993 г.8. Настоящий Закон к территории России относит всю сушу, недра и воздушное пространство в пределах государственной границы Российской Федерации. Государственной границей Российской Федерации является линия, определяющая пределы сухопутной и водной территории России. Составной частью территории страны являются территориальные воды, т.е. прибрежные морские воды, шириной 12 морских миль, считая от линии наибольшего отлива как на материке, так и на принадлежащих России островах. Иногда другая ширина территориальных вод страны может быть установлена в соответствии с международным договором.   Вертикальная плоскость, проходящая по линии государственной границы и на линии, очерчивающей территориальные воды страны, является границей недр и воздушного пространства России. Кроме того, согласно ч. 2 ст. 11 действие УК РФ распространяется также на преступления, совершенные на континентальном шельфе и в исключительной экономической зоне Российский Федерации. Понятие и границы континентального шельфа определяются в законе “О континентальном шельфе Российской Федерации” от 25 октября 1995 г.   В ст. 1 этого закона указывается, что внешняя граница континентального шельфа находится на расстоянии 200 морских миль от территориального моря страны. Континентальный шельф включает в себя морское дно и соответствующие недра.   Исключительная экономическая зона устанавливается в морских районах, находящихся за пределами территориальных вод, включая районы вокруг принадлежащих Российской Федерации островов. Внешняя граница такой зоны находится на расстоянии 200 морских миль, которые отсчитываются от тех же линий, что и территориальные воды страны.   Для реализации территориального принципа действия уголовного закона важно правильно установить место совершения преступления. Таковым следует считать место, где: 1) совершено общественно опасное деяние с наступлением вредных последствий; 2) совершено преступное деяние, хотя последствия и наступили за пределами территории страны; 3) при совершении преступления с формальным составом (в законе не указаны преступные последствия) завершено развитие преступного деяния; 4) при соучастии – совершено конкретное деяние каждым соучастником. В этой связи трудно согласиться с теми авторами, которые полагают, что “преступления считаются совершенными на территории Российской Федерации, если действия (бездействия) были совершены за пределами Российской Федерации, а опасные последствия наступили на территории Российской Федерации”9. С подобным подходом можно было согласиться до принятия нового уголовного законодательства России. В ч. 2 ст. 9 УК РФ 1996 г.

 

законодатель закрепил, что временем совершения преступления признается время совершения общественно опасного деяния независимо от времени наступления последствий. Поэтому и местом совершения преступления сегодня приходится считать место совершения преступного деяния безотносительно к тому, где наступили последствия. В противном случае, по существу, одна проблема применительно к рядом расположенным статьям УК РФ (ст. 9, 11) будет решаться по-разному, что, конечно, непоследовательно. Еще раз подчеркнем, что положение, закрепленное в ч. 2 ст. 9 УК РФ, в теоретическом плане спорное, но пока оно действует, приходится давать буквальное толкование закона.   Основываясь на международном праве, ч. 3 ст. 11 УК РФ констатирует, что преступление считается совершенным на территории Российской Федерации, если оно совершено на гражданском судне, приписанном к порту России и находящемся в открытом водном или воздушном пространстве вне пределов нашей страны, или на военном корабле либо воздушном судне России независимо от места их нахождения. Поэтому, например, если в каком-либо иностранном порту рядом на рейде стоят два российских корабля, один из которых – торговое судно, а второй – военный корабль, то при совершении преступления на торговом судне оно будет считаться совершенным в иностранном государстве, а если нечто подобное совершится на военном корабле – преступление считается совершенным в Российской Федерации.   На основании Договора о принципах деятельности государств по исследованию и использованию космического пространства 1967 г., уголовное законодательство России распространяется на деяния членов экипажей российских космических объектов.   Из принципа территориальности ч.

 

4 ст. 11 УК РФ делает исключение, указывая, что “вопрос об уголовной ответственности дипломатических представителей иностранных государств и иных граждан, которые пользуются иммунитетом, в случае совершения этими лицами преступления на территории Российской Федерации разрешается в соответствии с нормами международного права”. Таким образом, здесь речь идет о неподсудности по уголовным делам судам Российской Федерации ряда лиц даже в том случае, когда они совершают преступления на территории нашей страны. Круг таких лиц определяется на основе Венской конвенции о дипломатических сношениях, ратифицированной СССР 11 февраля 1964 г.10 и Положением о дипломатических и консульских представительствах иностранных государств на территории СССР, утвержденным Указом Президиума Верховного Cовета СССР от 23 мая 1966 г.11. К лицам, пользующимся дипломатическим иммунитетом, относят: глав дипломатических представительств в ранге послов, посланников или поверенных в делах и членов дипломатического персонала представительств; советников, торговых представителей и их заместителей; военных, военно-морских и военно-воздушных атташе и их помощников, первых, вторых, третьих секретарей, атташе и секретарей-архивистов, а также членов семей глав и дипломатического персонала представительств, если они проживают вместе с перечисленными лицами и не являются российскими гражданами; членов парламентских и правительственных делегаций иностранных государств, должностных лиц международных организаций, на основе взаимности сотрудников делегаций иностранных государств, приезжающих в Россию для участия в международных переговорах или с другими официальными поручениями и членов их семей, прибывающих вместе с ним, если они не являются российскими гражданами. На основе взаимной договоренности дипломатический иммунитет может быть распространен на должностных лиц консульств иностранных государств и на административно-технический персонал посольств и консульств этих государств. По договоренности заинтересованных сторон этот круг лиц может быть сужен либо расширен.

 

Право экстерриториальности распространяется также на служебные и жилые помещения, на средства передвижения дипломатических представителей.   Территориальный принцип действия уголовного закона в пространстве дополняется принципом гражданства. В ч. 1 ст. 12 УК РФ указывается, что “… граждане Российской Федерации и постоянно проживающие в Российской Федерации лица без гражданства, совершившие преступления вне пределов Российской Федерации, подлежат уголовной ответственности по настоящему Кодексу, если совершенное ими деяние признано преступлением в государстве, на территории которого было совершено, и если бы эти лица не были осуждены в иностранном государстве. При осуждении указанных лиц наказание не может превышать верхнего предела санкции, предусмотренной законом иностранного государства, на территории которого было совершено преступление”. Таким образом, в процитированной уголовно-правовой норме речь идет о гражданах России и постоянно проживающих на территории Российской Федерации лицах без гражданства. На территории нашей страны они могут быть привлечены к уголовной ответственности за преступления, совершенные за ее пределами, лишь в случаях, когда подобное общественно опасное деяние считается преступлением и в Российской Федерации, и за границей, там, где оно было совершено.

 

В ч. 1 ст. 12 УК РФ реализован важный конституционный принцип (ст. 50 Конституции РФ), что никто не может быть дважды привлечен к ответственности за одно и то же преступление. По существу это конституционное требование продублировано и в ч. 2 ст. 6 УК РФ. Поэтому с января 1997 г., в отличие от прежнего законодательства (УК РСФСР 1960 г.) никто не может быть привлечен к уголовной ответственности на территории России, если за содеянное субъект уже был судим за границей. Также впервые новый Уголовный кодекс 1996 г.

 

ограничивает размер наказания, которое может быть применено в рассматриваемой ситуации: оно не может превышать верхнего предела санкции статьи уголовного закона того государства, на территории которого совершено преступление.

 

Новизной отличается содержание ч. 2 ст. 12 УК, где, опять же, впервые в истории российского уголовного законодательства говорится об ответственности военнослужащих тех частей, которые находятся за пределами нашей страны. Здесь указывается, что “военнослужащие воинских частей Российской Федерации, дислоцирующихся за пределами Российской Федерации, за преступления, совершенные на территории иностранного государства, несут уголовную ответственность по настоящему Кодексу, если иное не предусмотрено международным договором Российской Федерации”. В данной уголовно-правовой норме, по существу, сформулирован так называемый оккупационный принцип действия уголовного закона, который, как правило, реализуется на основе договора с государством, на территории которого находится та или иная воинская часть.

 

Часть 3 ст. 12 УК РФ закрепляет еще два принципа действия уголовного закона: универсальный и реальный. Суть первого из названных (этот принцип еще именуют космополитическим) сводится к тому, что любое государство, в том числе и Россия, имеет право применять свое законодательство к иностранным гражданам, которые за границей совершают преступления, предусмотренные международными соглашениями. Данный принцип исходит из необходимости объединения усилий разных государств в борьбе с преступлениями, которые носят международный характер. Так, Российская Федерация является участницей многих соглашений по борьбе с подобного рода посягательствами: с незаконным захватом воздушных судов (Конвенция от 16 декабря 1970 г.), захватом заложников (17 декабря 1979 г.), незаконным оборотом наркотических средств и психотропных веществ (20 декабря 1988 г.) и др. Положения ч. 3 ст. 12 УК РФ будут действовать в том случае, когда иностранные граждане и лица без гражданства за совершенное ими преступление международного характера привлекаются к уголовной ответственности на территории России, и они не были осуждены за эти преступления за границей. Названные лица при таких же условиях могут быть привлечены к уголовной ответственности по Уголовному кодексу Российской Федерации в случае совершения ими вне пределов нашей страны преступления, направленного против интересов России. В этом и суть реального принципа действия уголовного закона. Под преступлениями, направленными против интересов Российской Федерации, понимают общественно опасные деяния, совершенные как против государства в целом, так и посягающие на отдельных его граждан, т.е. это могут быть и преступления против личности (раздел VII УК РФ).   Положение о выдаче лиц, совершивших преступления (экстрадиция), закреплено в ст.

 

13 УК РФ. Часть 1 этой статьи, основываясь на положениях ст. 61 Конституции РФ России, содержит четкое указание о том, что “граждане Российской Федерации, совершившие преступление на территории иностранного государства, не подлежат выдаче этому государству”.   В соответствии с ч. 2 ст. 63 Конституции Российской Федерации, ч. 2 ст.

 

13 УК РФ позволяет выдать иностранных граждан и лиц без гражданства, совершивших преступление вне пределов России и находящихся на ее территории, только в соответствии с международным договором (например, договором о правовой помощи). Подобные договоры могут носить многосторонний характер, например, Конвенция о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам 1994 г., подписанная всеми членами Содружества Независимых Государств (СНГ), либо быть двусторонним, как, например, Договор между Россией и Латвийской Республикой 1992 г. о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам. На основании подобных договоров производится также передача уже осужденных лиц для исполнения назначенного им наказания в другом государстве.   Часть 2 ст. 63 Конституции Российской Федерации запрещает выдачу другим государствам лиц, преследуемых за политические убеждения, а также за деяния, которые не считаются преступными на территории нашей страны.   Г.П.

 

Новоселов,   доктор юридических наук, доцент,   Уральская государственная   юридическая академия  Лекция 3. Понятие преступления, его виды  § 1. Преступление, его родовые и видовые признаки   Если обратиться к источникам права Х-ХVII вв., то в них трудно найти термин, который бы охватывал все наказуемые формы поведения людей. Древнерусское право, важнейшим памятником которого считается Русская Правда (в различных редакциях), нередко использовало слово “обида”, но было бы неверно считать, что оно подразумевало любое уголовно наказуемое деяние, т.е. имело значение родового понятия. То же можно сказать и о терминах “лихое дело” (Судебник Ивана Грозного), “злое дело” (Соборное Уложение 1649 г.) и т.д.

 

Вместе с тем уже в средневековых уставах и уставных грамотах начинают употребляться словосочетания типа “кто преступит сии правила” (Устав князя Владимира Святославича. Синодальная редакция), “а кто установление мое порушит” (Устав князя Ярослава Мудрого, Краткая редакция), “а кто иметь преступати сия правила” (Устав Великого князя Всеволода) и т.д. Надо полагать, что именно на основе такого рода словосочетаний, используемых обычно в заключительной части княжеских уставов, в последующем во времена Петра I возникает и широко распространяется обобщающий термин “преступление”, с которым стали связывать всякое поведение, объявляемое преступным. Этимология данного термина (сходная, кстати, с происхождением соответствующих слов в английском и французском языках – crime, в немецком – Verbrecher, в испанском – delitos и т.д.), характеризуемая в литературе обычно как выход за кон, какие-либо границы, пределы, обусловила появление взглядов на понятие преступления как на некоторого рода нарушение (воли, закона, права в объективном и субъективном смысле), что и отразилось в одной из первых отечественных законодательных формулировок: “Всякое нарушение закона, через которое посягается на неприкосновенность прав власти верховной и установленных ею властей, или же на права или безопасность общества или частных лиц, есть преступление” (ст.

 

1 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных в редакции 1845 г.).   Порожденная большей частью этимологическим толкованием и фиксирующая не столько физическую, сколько юридическую природу, трактовка преступления как нарушения (закона, права и т.д.) просуществовала в нашем законодательстве не долго и уже в следующей редакции Уложения о наказаниях (1885 г.) при определении понятия преступления с фактом нарушения стала связываться не родовая, а видовая характеристика преступления: “Преступлением или проступком признается как самое противозаконное деяние, так и неисполнение того, что под страхом наказания законом предписано”. В Уголовном уложении 1903 г. преступление идентифицировалось уже только с “деянием, воспрещенным во время его учинения, законом под страхом наказания”, ибо в отличие от Уложения о наказаниях предполагалось, что оно – деяние – включает в себя как активные, так и пассивные формы поведения.   Если не считать Руководящие начала 1919 г., где преступлением объявлялось “нарушение порядка общественных отношений”, то такое смещение акцента можно считать традиционным и для советских уголовных кодексов, в которых первоначально преступление формулировалось как некоторого рода действие или бездействие (Уголовные кодексы РСФСР 1922 и 1926 г. ), а с принятием в 1958 г. Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик – с деянием как таковым. При этом, в последнем случае, специально пояснялся его смысл, в соответствии с которым деянием считалось совершение лицом действия или бездействия. В принципе, сходное решение вопроса нашло свое отражение и в ныне действующем Уголовном кодексе России с той лишь разницей, что в нем законодатель отказался от такого рода пояснений, но в части решения интересующего нас вопроса сохранил преемственность: деяние есть родовая, а его виновность и запрещенность под угрозой наказания есть видовая характеристика преступления.   Анализируя существующие ныне определения понятия преступления, возникает вопрос: почему для законодателя и уголовно-правовой науки представления о преступлении как некоторого рода деянии оказались более предпочтительными, чем некогда существовавшая трактовка этого понятия как нарушения закона, права и т.п. Очевидно, одной из причин является желание перенести акцент с юридической стороны преступления на фактическую, т.е. на ту, которая в определенном смысле является первичной. Что же касается другой причины, то она несомненно связана с решением вопроса о возможности наказуемости так называемого “голого умысла”, т.е. самого намерения, мысли, желания совершить какой-то поступок. Во времена безраздельного господства религиозного мировоззрения, не усматривающего принципиальной разницы между помыслами и поступком как таковым, казалось вполне оправданным, как это предписывалось Соборным Уложением 1649 г., “казнить смертию” в случаях, когда “кто каким умышлением учнет мыслить на государьское здоровье злое дело, и про то его злое умышленье кто известит…”. С развитием общественной мысли, однако, приходит осознание того, что за свои помыслы и мысли человек может отвечать лишь перед божеским, но никак не светским судом.

 

В материалистической философии выдвигается положение о том, что “законы, которые делают главным критерием не действия как таковые, а образ мыслей действующего лица, – это не что иное, как позитивные санкции беззакония… Лишь поскольку я проявляю себя, постольку я вступаю в область действительности, я вступаю в сферу, подвластную законодателю. Помимо своих действий я совершенно не существую для закона, совершенно не являюсь его объектом”12.   Выраженная в трудах многих представителей просветительной философии XVIII-XIX в. в.

 

и получившая свое отражение в “Наказе” Екатерины II идея наказуемости только за содеянное была в последующем воспринята уже в первых отечественных работах по уголовному праву. Однако руководствуясь не столько религиозными, сколько политическими соображениями, законодатель не спешил к практическому воплощению этой идеи, а потому еще в XIX в. в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных счел нужным сохранить статью, устанавливающую: “Всякое умышление и преступное действие против жизни, здравия или чести Государя Императора и всякий умысел свергнуть Его с Престола, лишить свободы и Власти Верховной, или же ограничить права оной, или учинить Священной Особе Его какое – либо насилие”. Лишь Уголовное Уложение 1903 г. отказалось от подобного рода статей.

 

В настоящее время положение о том, что без деяния не может быть преступления, стало аксиомой, а потому сама мысль об обоснованности построения соответствующих дефиниций воспринимается как само собой разумеющееся. Вместе с тем, в отличие от традиционной трактовки, усматривающей в преступлении непосредственно само деяние, в юридической литературе высказывалось мнение о том, что более предпочтительным является определение преступления с использованием терминов “действие” и “бездействие”13. Иногда на роль отправного понятия в литературе выдвигался также термин “посягательство”, но с разными, порой противоположными мотивировками. Желая акцентировать в преступлении его способность не только причинять, но и создавать угрозу причинения вреда, В.Д. Спасович, например, полагал, что словом “посягательство” охватываются “и совершенные правонарушения, и покушения на правонарушения, и даже приготовления к правонарушениям”14. Из иного толкования исходила Н.Ф. Кузнецова, которая, отстаивая мысль, что в действительности нет преступлений, не влекущих за собой нанесения ущерба, отмечала: “Посягательство немыслимо без нанесения ущерба…

 

В этой связи нам представляется более правильным определять преступление не как действие или бездействие, лишь направленное на причинение вреда правоохраняемым объектам (это характеристика лишь преступного действия), а как общественно опасное посягательство на социалистические общественные отношения”15. Неоднозначно был интерпретирован термин “посягательство” и в плане его взаимосвязи с внутренней, психической стороной преступления. По мнению Н.С. Таганцева, она остается за пределами содержания данного термина и потому, как полагал автор, о преступлении более правильнее говорить как о некоторого рода деянии16.

 

В работе М.П. Карпушина и В.И. Курлянского утверждается об обратном. Сформулировав свою дефиницию преступления (это – “предусмотренное уголовным законом общественно опасное посягательство на социалистические общественные отношения, виновно совершенные лицом, достигшим возраста уголовной ответственности”), авторы пояснили: “Можно было бы определить преступление как общественно опасное деяние. Однако общественно опасное деяние (объективно опасное) может совершить и невменяемый человек, и малолетний.

 

Термин “посягательство”…

 

более полно подчеркивает и объективную и субъективную общественную опасность”17.   Констатируя наличие в юридической литературе некоторых нюансов в трактовке родовой принадлежности понятия преступления, следует вместе с тем подчеркнуть, что никем и никогда они не связывались с необходимостью концептуального его переосмысления в этом плане. Между тем, нельзя не обратить внимание на следующее.

 

Давая в законодательстве или теории уголовного права определение преступления по типу – это есть деяние, отличающееся некоторой совокупностью признаков (общественной опасностью, противоправностью и т.д.

 

) – и тем самым подразумевая, что само деяние выполняет роль родовой, а его признаки – видовой специфики понятия преступления, сознавая это или нет, отводят в данном случае деянию роль понятия, охватывающего своим содержанием все элементы состава преступления (к ним относят объект, субъект, объективную и субъективную стороны посягательства). В итоге возникает, если так можно выразиться, предельно широкая трактовка смыслового значения термина “деяние”, в котором каждый из приведенных четырех элементов воспринимается как структурная, составляющая часть преступления. Существует и иная, предельно узкая трактовка, которая обнаруживается всякий раз, когда в литературе идет речь не о самом преступлении, а его составе. Выделяя в последнем объект, субъект, субъективную и объективную стороны, термин “деяние” здесь увязывается уже только с одним элементом – объективной стороной, и причем, даже не со всей объективной стороной (помимо деяния, в ней выделяют место, время, способ посягательства и др.), а только с непосредственно касающейся действия (активного поведения, телодвижения) или бездействия (пассивное поведение, отсутствие должного телодвижения). Сколько бы при этом не подчеркивалась неразрывность связи деяния либо действия или бездействия со всеми другими элементами состава преступления, в том числе и с внутренней стороной посягательства (например, указанием на то, что “шизофреник в уголовно-правовом смысле не действует”), суть останется одна: термин “деяние” в этих случаях охватывает собой только действие или бездействие лица и соотносится с прочими элементами состава преступления (с субъективной стороной, объектом и т.д.) не как целое и часть, а как самостоятельные части некоторого целого, именуемого составом преступления.   Неоднозначность смыслового содержания термина “деяние” – факт, игнорирование которого служило и до сих пор служит источником многих научных дискуссий, в том числе и по вопросу о соотношении данного термина с тем, что принято считать виновностью.

 

Раскрывая это соотношение и нередко отмечая, что в истории отечественного уголовного законодательства имело место применение наказания не только за “голый умысел”, но и за деяния, совершенные невиновно, в юридической литературе уже давно однозначно был сделан вывод о недопустимости так называемого объективного вменения. Рассматривая идею ответственности лишь за виновно совершенное общественно опасное деяние как один из принципов уголовного права (ныне она получила отражение в ст.

 

5 УК РФ), авторы, вместе с тем, не могли не обратить внимание на то, что в ранее действующем уголовном законодательстве в определении понятия преступления ничего не говорилось о виновном характере деяния. Некоторые ученые увидели в этом несовершенство законодательной формулировки и не более того. Сравнительно чаще, однако, утверждалось, что в выделении признака виновности в определении понятия преступления нет необходимости, поскольку, по мнению одних ученых, общественно опасное деяние может быть совершено лишь виновно, а по мнению других – оно охватывается признаком уголовной противоправности и дополнительное упоминание о виновности создает неправильное представление о том, что возможно совершение деяний, являющихся уголовно противоправными и невиновными одновременно. В действительности же не упоминание в законе о виновности было обусловлено другими соображениями. Закрепляя основания уголовной ответственности, законодатель явно ориентировался на то, что ее возложение предполагает наличие двух оснований: во-первых, совершения преступления (в литературе оно иногда называлось объективным основанием ответственности) и вины в его совершении (субъективное основание уголовной ответственности); во-вторых, то, что в действительности дело обстояло именно так, подтверждается конструкцией не только уголовно-процессуальных норм, но и сформулированного законодателем понятия преступления. Раскрывая его, законодатель явно имел в виду только внешнюю сторону посягательства (общественно опасное деяние), а потому ничего не говорил о виновности не в силу того, что общественно опасное деяние всегда совершается лишь виновно, а, напротив, потому, что вина, с его точки зрения, не охватывается ни термином “деяние”, ни понятием преступления вообще, и поэтому не может служить самостоятельным основанием уголовной ответственности. С такой позицией законодателя можно соглашаться или не соглашаться, но несомненным остается одно: вопреки широко распространенному в нашей научной литературе мнению, ранее действующее законодательство, во-первых, отводило виновности значение составной части оснований уголовной ответственности, но никак не понятия преступления и, во-вторых, трактовало термин “деяния” в узком смысле слова, не включая в него виновность.   Полагая, что возникшие неясности в понимании содержания данного термина требуют своего устранения, можно указать два способа решения проблемы. Первый это признание за термином “деяние” значения родового понятия не только “действия” и “бездействия”, но и всего, что характеризует “составляющие” преступления. Более перспективным, однако, является второй способ: разработка дефиниций, в которых преступление определялось бы в качестве не деяния (действия и бездействия), а отношения лица к другому лицу или к другим лицам.   Надо сказать, что такая трактовка преступления в отечественной науке высказывалась уже давно, хотя и применительно к проблеме иного рода-предмету уголовного права. Видимо этим обстоятельством объясняется то, что задача построения соответствующей дефиниции понятия преступления в литературе пока не ставится. Более того, не возражая против того, что всякое преступление есть отношение индивида к кому-либо, в литературе высказываются разные мнения по поводу обоснованности рассмотрения данного отношения в качестве общественного. В отличие от тех, кто не возражает против положительного решения вопроса, некоторые авторы настаивают на необходимости разграничения общественных отношений и отношений (связей) индивидуальных, межличностных.

 

Полагая, что преступление есть не первое, а второе, они ссылаются на то, что “1) общественные отношения – результат связи, “сцепления”, говоря словами К. Маркса, людей; преступление не создает связи, а разрывает по крайней мере одну из многих связей человека с другими людьми; 2) общественные отношения предполагают организованность и порядок; преступление – это акт, дезорганизующий порядок, акт индивидуального произвола; 3) общественные отношения опосредуются различными социальными институтами и учреждениями; преступление остается “голым” единичным актом “изолированного индивида”; 4) общественные отношения – это отношения целостных систем, результат массовой деятельности людей, и поступок “включается” “в мир общественных отношений” тогда, когда соответствует этой деятельности; преступление – чужеродное образование, внедрившееся в ткань общественных отношений; 5) общественные отношения – результат социальной деятельности; преступление антисоциально…; 6) общественные отношения имеют известные границы (сферы действия) и определенный круг субъектов; ни отдельно взятый преступник, ни сколь угодно большая масса преступников никакой социальной общности не образуют”18.   Не разделяя последнюю позицию, в частности, потому, что ее сторонники без достаточных оснований отождествляют общественные отношения с теми, которые в последние десятилетия все чаще и чаще именуют социальными и подразумевают многие (но не все) из указанных признаков (типичность, всеобщность, институциональность и т.д.), сместим акцент на актуальность трактовки понятия преступления в качестве некоторого рода отношения лица. Чем она обусловлена? Отнюдь не тем, что деяние не является существенным и обязательным моментом для всякого преступления, но тем, что по своей природе оно явление не столько физическое, сколько общественное. Уголовное право, как и право вообще, непосредственно имеет дело не с самими действиями людей, их поведением, поступками, а именно с отношениями между ними. Спору нет, преступление немыслимо без деяния.

 

Но оно столь же немыслимо и без вины, нарушения предоставленных прав и возложенных обязанностей, причинения или создания угрозы причинения вреда. В определении понятия преступления важно, стало быть, указать не только на то, без чего преступление не существует как таковое, но и в первую очередь на то, что объединяет все необходимые признаки в единое целое и позволяет раскрыть взаимосвязь между ними и преступлением. Способно ли выполнить такую задачу определение с использованием категории “отношение”? Думается, в этом вряд ли стоит сомневаться. Её ценность в том и заключена, что она позволяет подчеркнуть неразрывную связь между внутренними и внешними признаками преступления. Почему совершенные сами по себе, т.е.

 

без участия воли или сознания, действия (бездействие), какие бы тяжелые последствия они не повлекли, не могут считаться преступлением? Да потому, что в них нет выражения внутреннего, личностного отношения индивида. А чем объясняется ненаказуемость так называемого “голого умысла”, т.е.

 

намерений, убеждений как таковых? Тем, что внутреннее, психическое отношение лица не нашло выражения во вне в конкретном, затрагивающем интересы окружающих, действии или бездействии. Подчеркивая, что в преступлении всегда предполагается неразрывная взаимосвязь внешней (физической) и внутренней (психической) его сторон, мы тем самым видим в преступлении общественно значимое отношение индивида.   § 2. Социальная природа понятия преступления   Тот факт, что отнюдь не всякое действие и бездействие, совершенное под контролем сознания и воли человека, должно считаться преступлением, пожалуй, никогда и ни у кого сомнений не вызывал.

 

Столь же очевидным было и другое: преступлением может называться лишь такое деяния, которое влечет за собой определенные последствия. Примечательно, что, решая вопрос о целесообразности указания на них в определении понятия преступления, еще Н.С. Таганцев в свое время высказывал ряд соображений и ныне заслуживающих внимания, причем не только с исторической точки зрения.

 

Так, заметив, что некоторые зарубежные криминалисты склонны специально упоминать в дефинициях преступлений о последствиях уголовно наказуемых деяний, он констатировал: понимаемые как самое посягательство на правовую норму, самое повреждение правоохраняемого интереса или поставление его в опасность, они (преступные последствия) присущи всякому преступному деянию, однако при такой их интерпретации данный признак преступления теряет свое практическое значение.

 

Касаясь решения дискуссионного вопроса о существовании преступлений, не порождающих последствий иного, материального характера, автор исходил из того, что не может быть поведения человека, которое не сопровождалось бы самыми разнообразными изменениями во внешнем мире, но вместе с тем подчеркивал: уголовное право имеет дело лишь с теми из них, которые оказываются юридически значимыми, существенными.

 

Увязывая преступные последствия лишь с такого рода изменениями окружающей действительности, Н.С. Таганцев различал деяния вредоносные (фактически повлекшие вредные последствия) и опасные (создавшие лишь угрозу их фактического появления). Характеризуя в этой связи опасность как одно из возможных преступных последствий, он полагал, что она всегда существует объективно, независимо как от самого факта осознания ее виновным, так и характера – умышленного или неосторожного – психического отношения; может либо прямо указываться в уголовном законе, либо подразумеваться им; быть результатом не только действия, но и бездействия лица; грозить определенным или неопределенным благам и др. Помимо признания опасности видом преступных последствий некоторой группы деяний, автором упоминались еще два ее смысловых значения в уголовном праве: как момента развивающейся вредоносной деятельности (“Злая и субъективно опасная воля, осуществляясь во вне, мало-помалу приобретает и объективную опасность, становящуюся все грознее и грознее…”) и как одного из “существенных признаков, определяющих самое понятие уголовно наказуемой неправды; объем и энергия этой опасности являются существенным моментом, служащим основанием для установления относительной уголовной важности деяния и для определения законодателем размеров уголовной кары”19.   С подобного рода многообразием смыслового значения термин “опасность” использовался и в последующем. Однако исключительно важную роль он приобрел после принятия в нашей стране Руководящих начал по уголовному праву 1919 г., в которых в ст. 5 было сформулировано положение, что преступление есть нарушение порядка общественных отношений, охраняемого уголовным правом, и при этом следующей статьей пояснялось: преступление является “действием или бездействием, опасным для данной системы общественных отношений”. Примечательно, что в данном случае опасность деяния стала впервые рассматриваться законодателем в качестве обязательного признака всякого преступления (вне зависимости от того, повлекло оно или не повлекло фактического причинения вреда), и ее направленность была увязана с самой “системой общественных отношений”. Уголовные кодексы РСФСР 1922 и 1926 г.г., прямо не упоминая о такого рода системе, объявляли преступлением лишь общественно опасное деяние, усматривая в ней угрозу “основам советского строя и правопорядку, установленному рабоче-крестьянской властью на переходный к коммунистическому строю период”. В первоначальной редакции ст. 7 УК РСФСР 1960 г. преступление характеризовалось как общественно опасное деяние, посягающее на советский государственный строй, социалистическую систему хозяйства, социалистическую собственность, личность, политические, трудовые, имущественные и другие права граждан, а равно иное, посягающее на социалистический правопорядок общественно опасное деяние, предусмотренное Особенной частью настоящего Кодекса.

 

При подготовке одного из проектов (1994 г.) ныне действующего Уголовного кодекса России его разработчики, желая “отказаться от идеологических штампов, а также подчеркнуть мысль о том, что уголовное право охраняет от преступлений не только общественные интересы, но и права и законные интересы каждого отдельного человека”, предложили признавать преступлением не общественно опасное деяние, а деяние, “причиняющее или создающее угрозу причинения вреда личности, обществу или государству”. Не восприняв такой точки зрения, законодатель счел целесообразным включить в дефиницию понятия преступления указания на его общественную опасность, уточнив, однако, что она может быть направлена против личности, общества или государства.   Не только предложение о терминологической замене, но и неприятие ее законодателем свидетельствуют в пользу мнения об актуальности решения вопроса о соотношении общественной опасности деяния и его общественной вредоносности. Еще не так давно эти понятия большинством ученых считались тождественными, и сама мысль о поиске отличительных особенностей иногда рассматривалась как игра в слова, терминологическая схоластика, которые не несут в себе никакого конструктивного начала, поскольку от того, назовем ли мы объективную способность деяния нарушать интересы общества “вредоносностью” или “опасностью” – суть дела не изменится ни на йоту20. Справедливости ради нужно заметить, что подобно рода суждения высказывались в отношении идеи связать общественную опасность с преступлениями, а общественную вредность – с иными (административными, дисциплинарными и т.п.) правонарушениями, но в данном случае этот нюанс не столь уж существен. Вместе с тем, если согласиться с тождественностью понятий “опасность” и “вредоносность”, то тогда возникшая дискуссия об обоснованности отказа от одного в пользу другого нужно оценивать как спор терминологического характера и сформулированное ныне в законе определение преступления как общественно опасного деяния следует толковать как деяние, причиняющее или создающее угрозу причинения вреда личности, обществу или государству. Тогда выявившееся при обсуждении проекта настойчивое стремление многих ученых сохранить во вновь принятом Уголовном кодексе указания на то, что преступлением нужно признавать деяние общественно опасное, следует объяснять законодательными традициями, привычностью использованной терминологии, стремлением к ее унификации, целесообразностью отражения способности деяния причинять и создавать угрозу причинения вреда одним термином и т.п. Кстати, именно на такого рода аргументы чаще всего ссылались оппоненты позиции разработчиков проекта вступившего в силу Уголовного кодекса России.   Допустив, что опасность и вредоносность не есть одно и то же, нужно заключить: говоря об опасности преступления, мы должны видеть в ней не вредоносность деяния, а другое свойство. Какое именно? Некоторые авторы пытались дать ответ на этот вопрос. Например, утверждалось, что понятие общественной опасности выражается не столько в ущербе или угрозе его причинения объектам уголовно-правовой охраны, сколько в направленности деяния против основных социальных ценностей. Такой подход к решению вопроса, однако, ничего нового не дает и полностью укладывается в рамки представлений об общественной опасности деяния как его вредоносности. Этого нельзя сказать о позиции, сторонники которой полагают, что сущность общественной опасности заключена не во вредоносности деяния, а его способности служить “социальным прецедентом” (примером для подражания), создавать угрозу повторения антиобщественного поведения21. Предполагая концептуально иное решение вопроса, эта точка зрения является весьма спорной и не только по соображениям, уже приводимым в юридической литературе: примером для подражания могут выступать и законопослушные формы поведения, и, следовательно, подобного рода свойство деяния нельзя связывать ни с сущностью общественной опасности, ни с преступлением как таковым. При преступной небрежности вряд ли вообще обосновано говорить о подражании людей; подражание относится не к самой общественной опасности, а к реакции людей на антиобщественные деяния и т.д.

 

Небезупречной данная позиция является еще и потому, что в своем логически развернутом виде ведет к признанию опасным того, что способствует проявлению в будущем иной опасности и, в конечном счете, вопрос о ее понимании оставляет открытым. Не случайно, резюмируя свои изыскания, автор такой концепции был вынужден увязать раскрытие сущности общественной опасности через антиобщественный прецедент и негативную ценностную ориентацию с интересами познания закономерностей причиняемого преступлением вреда.

 

Не будет лишним также заметить: следуя предложенной интерпретации сущности общественной опасности преступлений, теория уголовного права тем самым вольно или не вольно способствовала бы формированию убеждения в допустимости манипуляции со статистическими данными о преступности, сокрытия реальных ее показателей от общества.   Надо полагать, что единственно правильным подходом к уяснению сущности общественной опасности как обязательного признака преступления является тот, в соответствии с которым она увязывается с вредоносностью деяния. Придерживаясь этого традиционного взгляда, многие ученые усматривают в проявлении общественной опасности две ее формы: реальное причинение вреда и возникновение реальной угрозы его причинения. Ставя фактически знак равенства между общественной опасностью преступления и опасностью его для общественных отношений, в советской юридической литературе проводилась мысль о том, что реально нанесенный преступлением материальный или нематериальный вред – это вред, причиненный одновременно как конкретным физическим или юридическим лицам (если таковые имеются), так и общественным отношениям. В этой связи, говоря о “взломе”, “дезорганизации” и т.п. общественных отношений, был поставлен вопрос о “механизме” нанесения им ущерба в каждом конкретном случае. Единого решения по данному вопросу выработать не удалось, тем не менее приверженцев этого взгляда объединяло то, что все они характеризовали последствия преступления как изменения, возникающие в общественных отношениях как объекте посягательства. Не всегда однозначно в данном случае характеризовалась и “природа” возможности наступления преступных последствий, т.е. вторая форма выражения опасности посягательств: в одних работах угроза причинения вреда общественным отношениям рассматривалась в качестве признака самого совершаемого деяния, в других – разновидностью последствий преступления. Говоря о физическом характере “природы” преступления, тем не менее подчеркивалось: оно представляет собой определенный этап развития объективной стороны, который состоит в том, что преступное действие уже полностью совершено и уже вызвало во внешнем мире некоторые изменения, но эти изменения пока не привели, однако способны были при дальнейшем развитии событий привести, к наступлению преступного результата. Следует заметить, что в концентрированном виде рассматриваемая концепция общественной опасности нашла свое отражение в теоретической модели Уголовного кодекса в виде формулы: “общественно опасным признается такое действие или бездействие, которое причиняет или создает возможность причинения ущерба социалистическим общественным отношения, охраняемым уголовным законом”.   Та же самая логическая посылка – опасность деяния выражается в его посягательстве на общественные отношения – породила и такую точку зрения, согласно которой нет и в принципе не может быть преступления, реально не причиняющего ущерба. Ясно, что в основе этого утверждения лежат уже иные представления о преступном вреде. Их особенности фигурируют в позиции авторов, выступающих за необходимость различать вред, с одной стороны, объекту – общественным отношениям, а с другой стороны – участникам и предмету.

 

Утверждая, что первый вид вреда выражается в “дезорганизации” отношений между людьми и наносится преступлением всегда, вне зависимости от того, удалось ли виновному довести задуманное до конца, а второй – реальный, конкретный (физический, имущественный и т.п.) носит факультативный, необязательный характер, сторонники такого понимания последствий преступления определяющее, главное значение для характеристики его общественной опасности стали отводить самому факту “дезорганизации” общественных отношений. Научное и практическое значение такого решения вопроса усматривается в том, что “во-первых, оно устанавливает общее, внутреннее, объективное свойство (качество) всех без каких-либо исключений преступлений, т.е. раскрывает тем самым их единую сущность; во-вторых, оно объясняет их генетическую однородность и, следовательно, общий источник зараженности, сферу существования, историческую изменчивость, средства, методы и цели борьбы с преступлениями; в-третьих, оно указывает на тот фундамент, на котором стоит вся многокомпонентная конструкция общественной опасности преступления…”22. Что же касается концепции беспоследственных преступлений, то при таком подходе она оценивается опасной и вредной, поскольку “игнорирует необходимость установления законодателем “глубины” поражения общественных отношений при оценке и познании общественной опасности совершенного деяния”23.   Об обоснованности признания общественных отношений тем, чему преступление способно причинить вред, речь пойдет в главе, посвященной объекту преступления. Здесь же уместно лишь отметить, что, взяв на вооружение идею Руководящих начал 1919 г. о преступлении как нарушении общественных отношений, юридическая наука одновременно восприняла и вкладываемый в эту идею смысл: опасность всякого преступления состоит не столько в том, что от него могут пострадать конкретные лица, сколько в том, что оно нарушает интересы того или иного класса. И даже после того, как в УК РСФСР 1960 г., законодатель стал ставить своей задачей защиту интересов не только государства и правопорядка, но и личные, имущественные и другие права граждан, теория уголовного права по-прежнему видела в преступлении “борьбу индивида против господствующих в обществе отношений” (иногда говорилось об интересах общества в целом). Надо полагать, что именно такая интерпретация общественного характера опасности преступления побудила разработчиков проекта нового Уголовного кодекса говорить об идеологических штампах и желании подчеркнуть, что уголовное право призвано охранять как общественные, так и личные интересы. Между тем, с методологической точки зрения, основной недостаток советской уголовно-правовой науки заключался не столько в этом, сколько в другом: определяя понятие преступления, она видела в отношениях между людьми не то, что характеризует общественную сущность самого преступления, а то, что составляет его объект. Подобного рода смещение акцента вполне закономерно привело к соответствующим взглядам на характеристику направленности опасности совершаемых деяний, в том числе посягательств на жизнь, здоровье, честь или достоинство; в угоду декларируемого тезиса их опасность воспринималась как способность действия или бездействия причинять вред не самой личности, а опять же “совокупности общественных отношений”. Думается, что, сохранив в определении понятия преступления признак его общественной опасности, ныне действующий Уголовный кодекс дает основание утверждать: преступление есть такое отношение лица к личности, обществу или государству, которое выражается в совершении деяния, причиняющего или создающего угрозу причинения вреда именно им – личности, обществу или государству, а не общественным отношениям.

 

Сформулированный вывод имеет важное значение для решения вопросов не только о том, в чем находит свое выражение общественная опасность преступления, но и о том, какие факторы ее обусловливают. Разделяя положение, согласно которому она не зависит от воли и сознания законодателя, который в состоянии лишь более или менее верно познавать и оценивать данное свойство преступления, уголовно-правовая наука, вместе с тем, не смогла выработать единого взгляда, в частности, применительно к той роли, которую в этой связи играют признаки субъективной стороны (вина, мотив, цель). Амплитуда мнений по этому вопросу была весьма широкой, и все же с некоторой долей условности можно выделить две основные точки зрения. Сторонники одной из них характеризовали общественную опасность в виде свойства, зависящего исключительно от специфики объекта посягательства, а также размера, способа, места, времени и обстановки причинения вреда. Представители другого подхода основывались на посылке, согласно которой общественная опасность есть свойство, присущее преступлению в целом и определяемое его не только вышеназванными, объективными, но и субъективными признаками (виной, мотивом, целью). Заметим, что в рамках такого взгляда было высказано немало идей, в частности, о понимании общественной опасности в философском и уголовно-правовом аспекте; рассмотрении ее не столько в качестве свойства (материального, объективного и т.п.), сколько в качестве “особого антисоциального состояния преступления”; ведущей и определяющей в ней роли “объективных признаков деяния, а среди них – объекта и последствий преступления либо, напротив, субъективной стороны; выраженности характера общественной опасности преступления в его объекте, а ее степени – в вине; делении общественной опасности на объективную и субъективную; характеристики общественной опасности как некоторого рода “структуры” (“состав”, “система” и т.п.), предполагающей какую-то совокупность элементов (общественную опасность самого действия или бездействия, общественную опасность последствий, общественную опасность личности и т.д.).   Являясь в настоящее время наиболее распространенной, последняя из указанных позиций примечательна тем, что ее сторонники не отрицают возможность возникновения опасности в результате невиновных действий индивида, но подчеркивают отсутствие в ней общественного характера, поскольку они “не посягают на общественные отношения”, “не включены в систему общественных отношений”, “не относятся к сфере отношений между людьми”, “не выражают ни положительного, ни отрицательного отношения к ним” и т.п. Если иметь в виду вышесказанное о роли общественных отношений в определении понятия преступления, то, называя вещи своими именами, нужно уточнить: при невиновном причинении вреда речь должна идти не о том, посягает или не посягает лицо на общественные отношения, причиняет им вред или не причиняет, но именно о том, носит ли оно общественный характер. При такой постановке вопроса необходимость в отрицательном его решении более чем очевидна.

 

Однако одно дело, когда мы говорим об общественном характере преступлений как таковых, и другое – об общественном характере опасности, порождаемой деянием. Может ли второе ставиться в зависимость от того, способен человек осознавать вредоносность своего деяния или не способен, осознавал он ее или должен был и мог осознавать? Если учесть, что отражаемое всегда существует вне и независимо от отображаемого, нужно признать: от сознания и воли индивида зависит, какому варианту поведения будет отдано предпочтение в каждой конкретной ситуации, однако свойства избранного варианта поведения от лица не зависят. Поскольку иное решение вопроса противоречит не только теории отражения, но и представлениям об общественной опасности как свойстве деяния причинять или создавать угрозу причинения вреда, нужно согласиться с утверждениями, согласно которым с точки зрения непосредственных социальных потерь не имеет значения, умышленно ли был убит, например, гр. А. или по неосторожности, либо вообще пал жертвой несчастного случая.   Настаивая на тезисе об обусловленности общественной опасности преступления его объективными и субъективными признаками, некоторые ученые пошли еще дальше, относя к числу факторов, влияющих на нее, обстоятельства, непосредственно касающиеся личности виновного (неоднократность, рецидив и т.п.). В обосновании этого обычно ссылаются на разную степень тяжести санкций статьи Особенной части Уголовного кодекса, предусматривающих ответственность за однократно и неоднократно совершенное преступное посягательство (аналогичный довод часто используется, кстати, и в подтверждение идеи повышенной общественной опасности умышленного преступления по сравнению с неосторожным). Безупречность такой аргументации вызывает большие сомнения, но не потому, что она искажает позицию законодателя (в ряде случаев, например, при выделении категорий преступлений, он действительно дает повод для подобного толкования природы общественной опасности), а потому, что базируется на представлениях о тождественности факторов, влияющих на общественную опасность преступления, обстоятельствам, подлежащим учёту при конструировании уголовно-правовых санкций.

 

Являясь результатом так называемой “юридизации” (выведение за пределы юридической категории всего того, что не имеет уголовно-правового значения и одновременно включение в неё того, что так или иначе связано с ней), данный подход неизбежно порождает гипертрофирование роли общественной опасности, причем не только при построении санкций уголовного закона, но и при определении понятия преступления. Стоит ли удивляться тому, что все ранее даваемые в советском законодательстве и юридической литературе определения понятия преступления по своей сути сводились в основном к характеристике его общественной опасности, в рамках которой решались все иные вопросы.   Впервые закрепив виновность в качестве самостоятельного признака понятия преступления, ныне действующий Уголовный кодекс тем самым дал основание полагать, что объективный характер общественной опасности нужно усматривать в ее независимости как от воли и сознания законодателя, так и лица, совершившего деяния. Если иметь в виду, что общественная опасность есть свойство, характеризующее способность деяний служить источником вредоносности и выражающееся в реально причиненном вреде или угрозе его причинения личности, обществу или государству, то нужно сделать вывод, согласно которому не только само наличие этого свойства, но и его величина (мера, уровень и т.п.) обусловливаются обстоятельствами, касающимися специфики объекта и внешней стороны посягательства, включая место, время, способ, обстановку совершения деяния. В этой связи вряд ли логичными нужно рассматривать попытки авторов создать своего рода “компромиссный” вариант решения вопроса, при котором не отрицается сам факт существования общественной опасности вне зависимости от того, виновно или невиновно лицом был причин вред, и, вместе с тем, утверждается, что в аспекте вида и тяжести ответственности, т.е. в рамках правового регулирования, формы вины оказывают влияние не на само наличие общественной опасности, а на ее конкретную величину, меру.   Отсутствие необходимой ясности в том, в чем именно находит свое выражение общественная опасность и какова природа факторов, ее обусловливающих, есть основная причина сложностей, возникающих при отграничении преступлений от иных видов правонарушений. В настоящее время пока что бесспорно одно: определяющую роль в этом отграничении должна играть общественная опасность содеянного. Проблемным остается, однако, изначальное положение: присуща она преступлению или всякому правонарушению? Отечественное уголовное законодательство издавна склонно было рассматривать ее исключительно признаком преступления. Не случайно еще в УК РСФСР 1926 г. не признавалось преступлением лишь такое предусмотренное в законе деяние, которое вообще лишено общественно опасного характера, причем, в силу двух обстоятельств: явной малозначительности и отсутствия вредных последствий. Аналогичная формулировка воспроизводилась также в УК РСФСР 1960 г. с той лишь разницей, что не являющимся преступлением здесь объявлялось действие или бездействие, формально предусмотренное Особенной частью настоящего Кодекса, но не представляющее общественной опасности в силу малозначительности деяния (указания на признаки “явной” малозначительности и “отсутствия вредных последствий” были исключены). Ныне действующий УК РФ 1996 г.

 

в первоначальной свой редакции, провозгласив, что действие (бездействие) не является преступлением, хотя формально и содержит признаки какого-либо деяния, предусмотренного настоящим Кодексом, но в силу малозначительности не представляет общественной опасности, далее дополнительно устанавил: “т.е. не причинившее и не создавшее угрозы причинения вреда личности, обществу или государству”. Федеральным законом, принятым Государственной Думой 20 мая 1998 г., данное дополнение исключено, и тем самым по сути дела была восстановлена редакция УК РСФСР 1960 г.   Иная позиция на этот счет господствует в научной литературе. Проходившая дискуссия привела большинство авторов к мнению, что общественная опасность – признак, свойственный не только понятию преступления, но и правонарушения и, стало быть, различие между ними нужно искать лишь в её степени (уровне, величине и т.п.). Выступая за необходимость внесения соответствующего уточнения в ранее действующий УК РСФСР 1960 г., разработчики теоретической модели Общей части уголовного закона предложили в разделе обстоятельств, исключающих преступность деяния, сформулировать положение: не является преступлением действие или бездействие, подпадающее под признаки деяния, предусмотренного в законе в качестве преступления, но в силу малозначительности не обладающее общественной опасностью, присущей преступлению. Нет нужды гадать о том, какие соображения не позволили законодателю концептуально принять такую новеллу и что именно побудило его в последующем исключить из ч. 2 ст. 14 УК РФ слова “т.е. не причинившее и не создавшее угрозы причинения вреда личности, обществу или государству”. Важнее обратить внимание на другое. Как уже отмечалось, общественная опасность есть свойство деяния, характеризующее его способность причинять или создавать угрозу причинения вреда. Следуя этому пониманию, логично заключить, что деяние, не представляющее общественной опасности, должно рассматриваться, не в силу его малозначительности, а по отсутствию реального или угрожаемого вреда. Не иначе как парадоксальным нужно назвать подход, при котором общественная опасность деяния ставится в зависимости от его малозначительности, а не наоборот: малозначительность от общественной опасности. Можно дискуссировать по поводу того, достаточно или недостаточно руководствоваться лишь общественной опасностью при оценке значительности или незначительности деяния, но в любом случае нельзя, во-первых, как говорится, “ставить телегу впереди лошади”, и, во-вторых, признавать, что деяние может быть не представляющим общественной опасности и одновременно значимым (пусть даже в малой степени) с точки зрения уголовного права.

 

Имея в виду оба этих соображения, уместно заключить, что преступлением не должно считаться предусмотренное уголовным законом действие (бездействие), которое содержит признаки малозначительного деяния, подразумевая тем самым то, что оно не достигло требуемого для преступления уровня общественной опасности.  § 3. Юридическая природа понятия преступления   Если следовать смыслу ст. 14 УК РФ, то помимо виновности и общественной опасности, обязательным признаком преступления нужно рассматривать также “запрещенность деяния настоящим Кодексом под угрозой наказания”.

 

Называя данный признак формальным, в учебной и научной литературе выделяют в этом плане три основных типа определения преступления. Первый из них связывают с его формулировками, некогда использованными в томе 15 Свода законов Российской Империи, где провозглашалось, что “всякое деяние, запрещенное законом под страхом наказания, есть преступление”, и в Уголовном Уложении 1903 г.: “Преступным признается деяние, воспрещенное, во время его учинения, законом под страхом наказания”. Поскольку в такого рода дефинициях преступление раскрывается на основе одного, юридического (нормативного) признака деяния – его запрещенности, они именуются формальными. Примером второго типа могут служит соответствующие положения Уголовных кодексов РСФСР 1922 и 1926 гг. Допуская аналогию закона, они ограничивались указанием лишь на общественную опасность (материальный признак) совершенного деяния, а потому этот тип определения принято обозначать материальным. Третий – формально-материальный – был взят на вооружение при конструировании ст. 7 УК РСФСР 1960 г.: преступление здесь формулировалось как деяние, являющееся общественно опасным и, одновременно, предусмотренным уголовным законом. Аналогичный вариант решения нашел свое отражение и в ныне действующем Уголовном кодексе , где в определении понятия преступления включается как материальный (общественная опасность), так и формальный (запрещенность под угрозой наказания) признаки.   Характеризуя эволюцию научных и законодательных взглядов на понятие преступления, советская уголовно-правовая теория всегда исходила из приоритета материального признака над формальным.

 

Такое решение вопроса, еще не так давно декларируемое как наиболее важное преимущество марксистско-ленинской трактовки данного понятия, имело свои гносеологические предпосылки и было обусловлено определенной трактовкой формального признака. Главное в ней то, что преступление есть деяние, не просто предусмотренное уголовным законом, а нарушающее этот закон, точнее, установленные им юридические нормы (правила поведения, запреты, предоставленные субъективные права и возложенные на виновного обязанности). По сути дела те же самые представления о формальном признаке нашли свое отражение в ныне действующем Уголовном кодексе и юридической литературе, изданной в нашей стране в последние годы. Правда прежнее изложение формального признака учеными чаще всего непосредственно увязывалось не столько с самой запрещенностью деяния уголовным законом (как это наблюдается ныне), сколько с противоправностью (противозаконностью) совершаемого действия или бездействия, и лишь затем речь шла о нарушении установленных уголовным правом запретов (требований, правил поведения и т.п.), обязательном отражении содеянного в статьях Уголовного Кодекса, наказуемости и др. Но данное обстоятельство какой-либо существенной роли не играет, ибо и в настоящее время при анализе формального признака преступления по-прежнему ставится знак равенства между предусмотренностью в уголовном кодексе, с одной стороны, и уголовно-правовой запрещенностью деяния, его уголовной противоправностью, с другой стороны. Между тем, для определения понятия преступления вопрос о разграничении предусмотренности деяния уголовно-правовыми нормами и его запрещенности (противоправности) имеет принципиальный характер.   Рассматривая предусмотренность деяния в уголовном законе в качестве одного из обязательных признаков понятия преступления, мы имеем в виду принцип nullum crimen sine lege (“нет преступления без указания на то в законе”). Существуя первоначально как теоретическая идея, призванная поставить усмотрение правоприменителя в жесткие рамки законности, это принцип в своей практической реализации потребовал осуществления огромной работы по систематизации различных отраслей права, кодификации уголовного законодательства, выявления и устранения в нем пробелов, наслоений, противоречий. Получив на рубеже XIX-XX вв. нормативное закрепление во многих странах, требование обязательной предусмотренности деяния законом собственно и послужило основой для конструирования так называемых формальных определений понятия преступления. В этой связи, первые советские Уголовные кодексы РСФСР 1922 и 1926 г.г., увязывающие его лишь с общественной опасностью совершаемого лицом деяния, отказывались не столько от формального взгляда на понятие преступления, сколько от самой идеи уголовного права: нет преступления без указания на то в законе. Естественно, что и включение в УК РСФСР 1960 г. в понятие преступления признака “предусмотренности деяния уголовным законом” нужно воспринимать соответствующим образом: как восстановление данного принципа. С учетом буквального толкования признака “предусмотренности” характеристика преступления по УК РСФСР 1960 г. предполагала, что таковым может быть признано лишь деяние, признаки которого тождественны признакам, указанным в статье уголовного закона, действующего в месте и во время совершения деяния. Помимо вопроса о том, каким именно законом деяние может объявляться преступным, признак “предусмотренности” требовал также решение вопроса о том, что является обязательным для деяний, относимых уголовно-правовыми нормами к числу преступных. В рамках последнего следовало бы вести речь как о виновности, общественной опасности деяния, так и его запрещенности с точки зрения различных отраслей права (противоправности в широком смысле слова), морали (аморальности) и т.п. Заметим, что о предусмотренности деяния в данном случае надлежало говорить с позиций норм уголовного права, а о противоправности, запрещенности – с точки зрения всей системы социальных регуляторов.   К сожалению, положительно оценивая включение в понятие преступления признака “предусмотренности деяния” уголовным законом, в юридической науке в содержание этого признака стали вкладывать не только сам факт отражения конкретных наказуемых действий, но и их запрещенность уголовным законом.

 

О чем бы при этом не шла речь – о самой запрещенности, противоправности, противозаконности – в любом случае имелось в виду, что деяние противоречит уже существующим в обществе правовым, нравственным, религиозным и другим установкам, охрану которых берет на себя Уголовный закон. Признание преступным деяния, предусмотренного и одновременно запрещенного уголовно-правовыми нормами, привело к такой его трактовке, при которой в нем мыслилось нечто, соответствующее уголовному закону и вместе с тем нарушающее его. Это, в сущности, и имел в виду Н.С. Таганцев, который рассматривал выражение “нарушение уголовного закона” как “очевидное недоразумение” и, ссылаясь на Биндинга, писал: “Всякий уголовный закон содержит в себе описание преступного деяния (диспозитивная часть) и назначенное за него наказание (санкция); но описание логически не может быть нарушено; напротив того, для применения закона уголовного безусловно необходимо, чтобы учиненное было юридически тождественным с диспозицией закона, с его определением; неисполнение же или, вернее, неприменение санкции возможно, конечно, только со стороны органов судебной власти, а не со стороны правонарушителя”. Отмечая, что “закон, который нарушается, логически в идее и даже фактически по времени (обыкновенно, хотя и не всегда) должен предшествовать закону, по коему наказывается правонарушитель”, Н.С. Таганцев пришел к однозначному выводу о том, “что веления права, те приказы и запреты, неисполнение которых описывается в диспозитивной части законов уголовных, могут быть двух порядков: или это будут веления правопроизводящей воли, облеченные в форму закона, или основанного на постановлении или распоряжении законе – писаное право, или это будут веления, не облеченные в закон или законное постановление, – право неписаное, кое бытие мы распознаем или из описаний его нарушений в законах уголовных, или посредством анализа условий и признаков различных юридических институтов публичного или даже частного права, или даже путем обобщения фактов общественной жизни”24.   Сходные суждения на этот счет не раз высказывались и в советской юридической литературе, в том числе и Я.М. Брайниным, отмечавшим, что норма, охраняемая уголовным законом, либо предполагается сформулированной в другом нормативном акте (в частности, трудовом законодательстве), либо существующей в виде неписаной нормы (особенно, если речь идет о посягательствах на личность)25. Но не все авторы сочли такую позицию заслуживающей поддержки.

 

Причины тому, несомненно, связаны с неприятием советскими учеными так называемой нормативисткой теории Биндинга, который, исходя из того, что преступление должно не нарушать, а соответствовать уголовному закону, попытался на этой основе доказать отсутствие в нем правовых норм (правил поведения).

 

Справедливо выступая против такого тезиса, в нашей литературе стали обосновывать его ошибочность тем, что уголовный закон, охраняя предписания различных отраслей права, как всякий другой, сам формулирует обязательные для граждан правила поведения, запреты, нарушение которых влечет за собой признание деяния преступным. Сомнительность подобного рода утверждений заключается не в том, что уголовный закон вообще не устанавливает каких-либо запретов и дозволений, не возлагает обязанностей и не предоставляет права.

 

Прямо, например, закрепляется недопустимость объективного вменения, применение закона по аналогии. Требуя назначать наказание в установленном порядке, с учетом всех обстоятельств дела, законодатель исключает возможность выбора смертной казни определенной категории лиц.

 

Можно было бы привести множество других положений, непосредственно формулирующих правила поведения, но все они – и это главное – адресуются не гражданам, а правоприменителю. Он и только он обязан решать вопросы применения уголовно-правовых норм, и, следовательно, лишь в отношении него может идти речь о соблюдении или несоблюдении (нарушении) их требований. Что же касается всех иных лиц, то с точки зрения логики они должны чтить не уголовный закон, а те социальные нормы, игнорирование которых в нем объявлено преступлением.

 

Если кто-то умышленно, из корыстных побуждений лишает жизни других лиц, то он нарушает все, что угодно (естественное право каждого на жизнь, конституционную норму “каждый имеет право на жизнь”, религиозную заповедь “не убей” и т.д.), но только не статью уголовного закона, под которую подпадает содеянное. Неприменение ее в необходимых случаях или ненадлежащее применение, несомненно, является нарушением закона, однако исходит оно не от того, кто привлекается, а от того, кто привлекает к уголовной ответственности.   Не свидетельствуют в пользу тезиса уголовно-правовой природы запрета на совершение преступных деяний и взгляды, которые высказываются в отечественной литературе применительно к пониманию структуры норм уголовного права. Отсутствие в нем статей, в которых бы запрет на наказуемое деяние не предполагался, а прямо формулировался, нередко побуждает авторов, с одной стороны, объяснять данный факт тем, что в уголовном законе запреты содержатся в скрытом виде, а с другой стороны, идти по пути весьма оригинальной трактовки элементов уголовно-правовой нормы. Учитывая ее конкретное содержание и то, что именно принято понимать под каждым элементом нормы права, следовало бы со всей определенностью констатировать, что описание признаков деяния в статьях Общей и Особенной частей Уголовного кодекса есть условия их применения, и стало быть имеют значение гипотезы, но никак не диспозиции правовой нормы. Неясным остается одно: почему в юридической литературе многими авторами не воспринимается это, казалось бы вполне простое и логичное решение вопроса? Почему вдруг зашла речь о том, что “гипотеза в уголовно-правовых нормах носит общий характер”, “гипотеза подразумевается в уголовно-правовых нормах”, “в уголовно-правовой норме происходит слияние гипотезы с диспозицией”, “диспозиция выполняет одновременно роль гипотезы”, “гипотеза говорит о наличии юридического факта, но описание его содержится в диспозиции”, “в уголовном праве правильнее пользоваться привычной терминологией” и т.п.? Надо полагать, что появление такого рода суждений вызвано тем, что признание гипотезой признаков деяния, с наличием которых законодатель связывает возможность применения уголовно-правовых норм, не оставляет места для диспозиции, т.е. для той части нормы права, где должен был бы формулироваться запрет. А поскольку это никоим образом не вписывается в теорию уголовно-правовой запрещенности преступного деяния, то, видимо, во имя ее спасения предполагаемое выдается за действительное, нелогичное за специфическое.   Казалось бы, вступая в явное противоречие с учением о строении правовой нормы, в частности, понятием гипотезы как части нормы, указывающей на условия, при которых она применяется, указанные уголовно-правовые воззрения должны были вызвать критику со стороны представителей общей теории права.

 

Однако и среди них можно встретить мнения, сторонники которого, отмечая разнобой в терминологии, порождающий “известные неудобства”, тем не менее пишут: “Но все же в наименованиях, принятых в науке уголовного права, есть определенный резон: здесь отражается связь, существующая между регулятивными и охранительными нормами, обеспечивается широкая (для граждан) информация в едином нормативном положении и о запрещенном поведении, и о санкциях за допущенное нарушение. В самом условии уголовно-правовой нормы, именуемом диспозицией, в скрытом (снятом) виде содержатся указания на запрет, нарушение которого приводит данную охранительную норму в действие, т.е. именно то указание, которое в регулятивных нормах действительно называется диспозицией”26.   Если бы бытующее ныне в уголовном праве своеобразное, специфическое понимание структуры юридической нормы ограничивалось лишь созданием “известных неудобств”, то на этом вряд ли следовало бы делать особый акцент. Возьмем на себя смелость утверждать, что в данном случае речь идет о более важном и принципиальном, ибо тезис об уголовно-правовой природе запрета деяний, объявляемых преступными, порождает соответствующие представления о предмете и роли уголовного права, его соотношении с другими отраслями права.

 

Не останавливаясь на всех этих аспектах проблемы, отметим лишь следующее.   Размышляя о том, где именно содержатся запреты типа “не убей”, “не укради”, нельзя забывать, что в обществе существует не только Уголовный закон, но и множество других правовых норм (Конституция, гражданское, административного право и т.д.), норм этики, морали, нравственности, религии и т.п. В отличие от Уголовного кодекса, где речь идет об отклоняющемся поведении, многие социальные нормы чаще всего описывают должный, желаемый вариант поведения людей, некий его допустимый стандарт. Выполняя такую функцию, они, однако, так или иначе, прямо или косвенно очерчивают круг порицаемых действий, информируя о добре и зле, хорошем и плохом, допуская, в конечном счете, одно и запрещая другое. Разумеется, нет правил без исключения и, наверняка, найдется статья, если не в ныне, так ранее действующем уголовном законодательстве, предусматривающая ответственность за деяние, по каким-либо причинам оказавшимся вне сфере предмета социального регулирования. Однако с позиций принципа законности не должно вызывать сомнений положение, согласно которому нельзя объявлять преступным то, что с точки зрения действующей в обществе системы социальных регуляторов (права, морали, и т. п.) не получило социального запрета. Но если это так, то вполне закономерно возникает вопрос: для чего нужно при установлении уголовной ответственности запрещать деяния, которые уже и без того запрещены? По каким таким соображениям возникает необходимость или, по крайней мере, является оправданным формулировка уголовно-правового запрета, к примеру, в статье, предусматривающей ответственность за уклонение от уплаты налогов?

 

Существует налоговое законодательство, Конституция России, где прямо говорится об обязанности каждого платить законно установленные налоги и сборы и, стало быть, еще до и вне зависимости от принятия уголовно-правовой нормы налогоплательщики были не вправе уклоняться от уплаты налогов.

 

Быть может повторный запрет имеет своей целью возложение новой, уголовно-правовой обязанности: не уклоняться от выполнения ранее возложенной обязанности? Но не будет ли это означать декларативность соответствующих статей Конституции и налогового законодательства, а, в общем контексте, с учетом всей совокупности статей Особенной части Уголовного кодекса – системы социальных норм в целом?

 

Понятно, что сам факт возможности применения уголовного наказания оказывает превентивное воздействие на граждан, но оно исходит не из установления уголовным законом особых, уголовно-правовых запретов, а из предусмотренной им возможности привлечения к уголовной ответственности в случаях, когда нарушаются взятые под охрану наиболее важные социальные правила поведения.   В связи с изложенным вряд ли можно признать удачным существующее ныне в ст. 14 УК РФ определение понятия преступления. Не упоминая специально в нем о признаке “предусмотренности деяния уголовным законом”, законодатель счел целесообразным ограничиться изложением данного признака в качестве принципа законности (ст. 3 УК РФ), с одной стороны, и увязать понятие преступления с идеей “запрещенности деяния настоящим Уголовным кодексом под угрозой наказания”. Между тем, квалифицируя то или иное деяние, правоприменитель в действительности вынужден решить вопрос не о запрещенности или незапрещенности, а о предусмотренности или непредусмотренности действия (бездействия) в качестве преступления настоящим Кодексом. Общим для всех предусмотренных Уголовным законом в качестве преступления деяний, несомненно, является их виновность и общественная опасность: отсутствие любого из этих признаков означает отсутствие самого преступления.

 

Что же касается запрещенности деяний, то нет нужды доказывать очевидное: в уголовном законе нет ни одной статьи, в которой бы прямо говорилось (не подразумевалось, а именно говорилось) о запрете их совершения настоящим Уголовным кодексом под угрозой наказания. Вместе с тем, как уже отмечалось, так или иначе всякое наказуемое деяние является недопустимым, запрещенным с позиции тех или иных видов социальных норм. Запрещенность деяния, понимаемая в широком смысле этого слова, во многих случаях является настолько бесспорной и очевидной (особенно, когда речь идет о посягательствах на естественные права человека), что указание на ее источник в уголовно-правовой норме теряет всякий смысл.

 

В тех же случаях, когда социальные запреты носят специальный характер и так или иначе отражаются в соответствующем нормативным акте, то его нарушение оценивается законодателем в качестве обязательного признака так называемых бланкетных статей, установление которого является обязательным при их применении. Стало быть, в отличие от ст. 14 УК РФ, провозглашающей преступлением виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное настоящим Кодексом под угрозой наказания, с практической точки зрения преступлением фактически следует признавать нечто иное: предусмотренное настоящим Кодексом в таком качестве виновно совершенное общественно опасное и запрещенное (в широком смысле слова) деяние.   Характеристика существующих ныне взглядов на юридическую природу понятия преступления не будет полной, если не затронуть вопрос обоснованности признания самостоятельным признаком того, что называют наказуемостью деяния, и в отношении чего до последнего времени в теории уголовного права не было единства мнений: одни авторы настаивали на том, что она является обязательным признаком всякого преступления и должна трактоваться не как сам факт применения наказания в каждом отдельном случае, а как угроза его применения; другие – либо вообще не считали наказуемость признаком преступления, полагая, что в данном случае надлежит говорить о юридическом последствии содеянного, либо не рассматривали ее в качестве самостоятельного признака, отводя ей роль составной части признака противоправности (запрещенности). Заметим, что в отличие от советского законодательства, вообще не упоминавшего о наказуемости при определении понятия преступления, действующий Уголовный кодекс признал ее, по сути, частью признака запрещенности.

 

По-видимому, нет нужды доказывать очевидное: объявление того или иного деяния преступным или непреступным не есть самоцель. Следует ли из этого, что, определяя понятие преступления, мы должны в него включать признаки, непосредственно касающиеся значения, которое данное понятие имеет в уголовном праве. Думается, что нет. И не только потому, что роль преступления весьма многообразна (в механизме уголовно-правового регулирования оно служит юридическим фактом, порождающим регулируемые данной отраслью права общественные отношения; в учении об уголовной ответственности – ее основанием и т.д.), но и потому, что нельзя путать причину и следствие: не уголовно-правовые отношения, уголовная ответственность и наказуемость обусловливают необходимость признания деяния преступлением, а, наоборот, признание деяния преступлением служит необходимой, обязательной предпосылкой их существования.   Итак, характеризуя юридическую природу (но не значение) понятия преступления можно сделать вывод: непосредственно в уголовно-правовом смысле она находит свое выражение в объявлении деяния в статьях Общей и Особенной частей Уголовного кодекса в качестве преступления.

 

Может ли эта формулировка претендовать на роль его дефиниции? Безусловно. В связи с бытующим в нашей литературе мнением о том, что такого рода определения понятия преступления являются ненаучными, тавтологичными и т.п., подчеркнем: констатация предусмотренности деяния в уголовном законе в качестве преступления является не только необходимой, но и достаточной для данного понятия.

 

Деяние, которое не представляет общественной опасности (ч. 2 ст. 14 УК РФ), совершено невиновно в состоянии невменяемости или лицом, не достигшим требуемого возраста, а равно во всех иных случаях, когда отсутствует хотя бы один из обязательных (указанных законодателем) признаков, не может считаться преступлением. Заметим, что уголовно-правовая квалификация, осуществляемая правоприменителем в каждом отдельном случае и имеющая целью установление тождества признаков содеянного с признаками той или иной статьи Уголовного кодекса, по свое сути предполагает решение вопроса о предусмотренности действия (бездействия) в уголовном законе в качестве преступления.  § 4.

 

Виды преступлений   Одна из существенных новелл действующего Уголовного кодекса РФ состоит в том, что в нем содержится система норм, посвященных решению вопроса о видах преступления (см.: ст.15 УК РФ).

 

Что в ней обращает на себе особое внимание? Прежде всего то, что она по месту расположения связывается с понятием преступления и основывается, во-первых, на подразделении всех преступлений на четыре категории, именуемые преступлениями небольшой тяжести, преступлениями средней тяжести, тяжкими преступлениями и особо тяжкими преступлениями, а во-вторых, на выделении неоднократности преступлений, совокупности преступлений и рецидива.   Казалось бы, такой подход к решению о видах не должен вызывать каких-либо серьезных возражений. Дело однако в том, можно ли считать неоднократность, совокупность и рецидив видами преступления? Вряд ли, поскольку далеко не всякая классификация предполагает выделение лишь видов преступлений. Различая, к примеру, умышленные и неосторожные, простые или сложные, оконченные или неоконченные преступления, мы, безусловно, говорим о видах преступлений. Но такого рода классификацию нельзя ставить в один ряд с выделением неоднократности, совокупности и рецидива, ибо применительно к ним мы имеем дело уже с особенностями не отдельных преступлений, а их множественности, различных ее форм и видов. Логика как местонахождения, так и изучения уголовно-правовых норм, посвященных понятию неоднократности, совокупности и рецидива, требует сначала решения вопросов, связанных с тем, что непосредственно раскрывает общее и особенное в понятии преступления, является обязательным для всякого преступного деяния или, напротив, исключает его преступность и лишь затем изложения вопросов разграничения отдельного преступления и множественности преступлений, форм и видов такой множественности (неоднократ-ности, совокупности, рецидива). Не являясь непосредственно видом отдельных преступлений, она лишь их предполагает своим содержанием, вследствие чего множественность преступлений может включать в себя умышленные и неосторожные, оконченные и неоконченные и т.п. деяния. Во всяком случае, не видя необходимости рассматривать неоднократность, совокупность и рецидив преступлений в непосредственной связи с понятием преступления, авторы настоящей работы руководствовались не малоактуальностью данной проблематики, а тем, что побудило законодателя не рассматривать видами преступления совершение его группой лиц, группой, действующей по предварительному сговору, или организованной группой.   Что же касается вопроса об обоснованности признания видами преступления особо тяжкого, тяжкого преступления, преступления средней тяжести и преступлений небольшой тяжести, то его решение не может быть однозначным. И действительно, всякая классификация лишь тогда является состоятельной, когда она основана на четко фиксируемом, едином основании (признаке, критерии) деления. Каково оно в данном случае? С одной стороны, законодатель прямо закрепляет, что выделение категорий особо тяжких, тяжких, средней тяжести и небольшой тяжести преступлений производится им “в зависимости от характера и степени общественной опасности деяний, предусмотренных настоящим Кодексом”.

 

Исходя из этого положения, следует констатировать, что отнесение каждого преступления к какой-либо из названных в Уголовном кодексе категорий должно осуществляться с учетом именно общественной опасности посягательства, ее характера и степени, т.е. с позиций материального, объективного признака преступления. Принципиально важно при таком понимании основания классификации знать, что влияет на общественную опасность отдельного преступления, от чего зависит ее характер и степень. Признав целесообразным не ограничиваться лишь указанием на количество и наименование категорий преступлений, а выделять их отличительные признаки, законодатель установил: “Преступлениями небольшой тяжести признаются умышленные и неосторожные деяния, за совершение которых максимальное наказание, предусмотренное настоящим Кодексом, не превышает двух лет лишения свободы.”; “Преступлениями средней тяжести признаются умышленные деяния, за совершение которых максимальное наказание, предусмотренное настоящим Кодексом, не превышает пяти лет лишения свободы и неосторожные деяния, за совершение которых максимальное наказание, предусмотренное настоящим Кодексом, превышает два года лишения свободы”. “Тяжкими преступлениями признаются умышленные деяния, за совершение которых максимальное наказание, предусмотренное настоящим Кодексом, не превышает десяти лет лишения свободы”; “Особо тяжкими преступлениями признаются умышленные деяния, за совершение которых настоящим Кодексом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок свыше десяти лет или более строгое наказание”. Поскольку, если не считать умышленность или неосторожность деяния единственным отличительным признаком каждой категории, то вполне закономерно возникает вопрос о том, можно ли считать его тождественным указанному законодателем основанию деления: характеру и степени общественной опасности преступления? Ответ более чем очевиден по меньшей мере в трех отношениях: 1) характер и степень общественной опасности преступления есть то, что лишь познается законодателем, но никак не зависит от его воли и сознания, в то время как предусмотренное Кодексом наказание за совершенное преступление обусловлено не только объективными, но и субъективными факторами, в частности, целями, которые законодатель стремится достигнуть применением наказания; 2) общественная опасность совершенного преступления ни в коей мере не зависит от тяжести предусматриваемого Кодексом наказания; последнее же, напротив, не может более или менее точно не учитывать первое; 3) какое бы большое значение не имела общественная опасность совершенного преступления, она не является и не может являться единственным критерием наказания, предусматриваемого законом за совершенное деяние.

 

Стало быть, не вступая в противоречие с логикой, необходимо заключить, что общественная опасность преступления и предусмотренное за него законом наказание могут рассматриваться как два самостоятельных основания классификации: первое позволяет выделить разные по тяжести виды (или категории) преступлений; второе – разные по тяжести уголовно-правовые санкции, зависящие не только от общественной опасности совершенного преступления.

 

Не будет лишним подчеркнуть, что идея подразделения преступных деяний на виды, исходя из тяжести предусматриваемого за них наказания, не нова. Не касаясь доктрин и законодательства зарубежных государств, где она издавна получила в той или иной форме весьма широкое распространение, заметим, что еще в Уголовном Уложении 1903 г. преступные деяния подразделялись: а) на тяжкие преступления, за которые в законе определены как высшее наказание смертная казнь, каторга или ссылка на поселение; б) на преступления, за которые устанавливалось в качестве наиболее сурового наказания заключение в исправительный дом, крепость или в тюрьму; в) на проступки, влекущие за собой наказания, самое суровое из которых – арест или денежная пеня. Уголовный кодекс РСФСР 1922 г. различал две категории преступлений: а) направленные против установленных рабоче-крестьянской властью основ нового правопорядка или признаваемые ею наиболее опасными, по которым определенный кодексом низший предел наказания не подлежит понижению судом; б) все остальные преступления, по которым установлен высший предел определяемого по суду наказания.

 

Примечательно то, что об этом делении речь шла не в связи с преступлением, а в связи с наказанием. Аналогичным образом решался вопрос и в УК РСФСР 1926 г. Уголовное законодательство нашей страны 60-80 гг.

 

содержало исчерпывающий перечень лишь тяжких преступлений, но так или иначе упоминало также и об особо тяжких преступлениях; о преступлениях, не являющихся тяжкими; преступлениях не представляющих большой общественной; опасности малозначительных преступлениях. Примечательно и то, как воспринимались подобного рода деления представителями уголовно-правовой теории.

 

Пожалуй, в наиболее резко отрицательной форме высказывал свое отношение к подобного рода классификациям преступлений французский криминалист Росси, которой по свидетельству Н.С. Таганцева, утверждал, что ввести в закон такое деление – значит сказать обществу: не трудитесь исследовать внутреннюю суть человеческих деяний, смотрите на власть: если она рубит голову кому-либо, вы должны заключить, что этот человек великий злодей. Как полагал Росси, в этом высказывается такое призрение к человечеству, такое притязание на деспотизм во всем, даже нравственности, что можно без особой смелости судить о духе целого Кодекса по одной статье. Сам Н.С.

 

Таганцев, хотя и считал деление преступлений в зависимости от предусмотренного за них наказания формальным, тем не менее признавал суждения Росси не совсем справедливыми, поскольку законодатель устанавливает наказание не произвольно, а с учетом существа деяния, и кроме того, отмечал практическую выгоду использования этого деления в законотворческой деятельности27. Придерживаясь мнения о том, что классификация преступлений по признаку их общественной опасности еще лишь ждет своей научной разработки (кстати, весьма продуктивной для нее может оказаться идея подразделения преступлений по их тяжести применительно не к любым посягательствам, а раздельно в отношении умышленных и неосторожных), было бы более правильным при характеристики видов преступления внести определенные коррективы в представления о категориях преступлений.

 

Одна из таких корректив состоит в том, что в основании выделения указанных в действующем Уголовном кодексе России категориях преступления лежит не общественная опасность содеянного, а особенность его правовых последствий – предусмотренного за них наказания. Другое уточнение касается наименования категорий: первая категория преступлений – это преступления, за совершение которых Уголовный кодекс предусматривает наказание небольшой тяжести (суровости), т.е. не превышающее двух лет лишения свободы; вторая категория – преступления, за совершение которых Уголовный кодекс предусматривает наказание средней тяжести, т.е. не превышающим пяти лет лишения свободы; третья категория – преступления, за совершение которых уголовный кодекс предусматривает тяжкое наказание, т.е. лишение свободы не свыше десяти лет; и, наконец, четвертая категория – преступления, за совершение которых Уголовный кодекс предусматривает особо тяжкое наказание, т.е. на срок свыше десяти лет либо иное, более суровое наказание.

 

Предлагаемое смещение акцентов позволяет не только избежать логического противоречия в характеристике оснований выделения категорий преступления, но и ориентирует практику на то, что отнесение конкретного преступления к той или иной категории зависит лишь от квалификации посягательства, а не от оценки правоприменителем каких-то обстоятельств дела в качестве исключительных или фактически назначенного судом наказания. Первое – несвязанность категорий преступления с наличием исключительных обстоятельств дела – не лишено актуальности, в частности, по той причине, что авторы модельного Уголовного кодекса (кстати, рекомендующие выделять также четыре категорий преступлений – особо тяжкие, тяжкие, менее тяжкие и не представляющие большой общественной опасности) предложили сформулировать правовую норму, в соответствии с который суд, учитывая исключительные обстоятельства дела, может в определенном порядке признать совершенное преступление на категорию ниже, чем указано в законе. “Такое решение, – поясняют разработчики модельного Уголовного кодекса, – может быть принято на основе оценки конкретных условий и обстановки совершения преступления, например, при наличии нескольких смягчающих обстоятельств, особых признаков личности виновного, предотвращения тяжких последствий, добровольной явки с повинной и т.д.”28. Хотя внесение данного предложения мотивировалось гуманными мотивами – “целью смягчить жестокость законодательного решения о принадлежности преступления к определенной категории для некоторых случаев ” – законодатель не счел нужным согласиться с обоснованностью принятия такой нормы.

 

Второе положение – несвязанность категорий преступлений с фактически избираемой судом мерой наказания – следует иметь в виду при решении вопросов толкования названного законодателем признака деления преступлений на категории, которым, как указывалось, фактически является не общественная опасность содеянного, а максимальное наказание, предусмотренное Уголовным кодексом. Если исходить из того, что отнесение конкретного преступления к той или иной категории зависит от его квалификации, то можно, например, утверждать: при назначении наказания по совокупности преступлений или приговоров, определение категории преступления должно производиться с учетом того максимального наказания, которое предусмотрено за отдельно совершенное преступление, а не за совокупность преступлений и приговоров. Несколько сложнее обстоит дело с выяснением того, что понимать под максимальным наказанием, предусмотренным уголовным кодексом в отношении деяний, совершенных несовершеннолетними. Имея в виду положения Общей части Уголовного кодекса, согласно которым лишение свободы назначается несовершеннолетним осужденным на срок не свыше десяти лет, следует сделать заключение: какое бы преступление не вменялось несовершеннолетнему в вину, оно в любом случае не должно относиться к той категории преступлений, которую законодатель обозначает как особо тяжкое преступление и связывает с признаком предусмотренности за него максимального наказания в виде лишения свободы на срок свыше десяти лет или другого более сурового наказания. Можно ли считать данный вывод обоснованным? Надо полагать, что нет, поскольку в главе Уголовного кодекса, закрепляющей особенности уголовной ответственности и наказания несовершеннолетних, речь идет о невозможности назначения наказания на срок свыше десяти лет, а в главе о понятии преступления и видах преступления – о наказании, предусмотренном настоящим Кодексом, т.е. указанном в уголовно-правовой санкции и, стало быть, зависящим от квалификации содеянного. Нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что, подробно перечисляя особенности ответственности и наказания несовершеннолетних, законодатель ничего не упоминает о их “льготе” в интересующем нас смысле. И, наконец, учтем и то, что в ст. 93 УК РФ прямо говорится о назначении наказания несовершеннолетнему за особо тяжкое преступление.

 

Если в части оснований закрепленных в действующем Уголовном кодексе видов преступлений позиция законодателя небезупречна, то как обстоит дело с его заключением о необходимости выделения именно четырех, а не больше или меньше категорий преступлений. Рекомендации ученых по этому поводу, кстати, никогда не были едиными: одни из них отдавали предпочтение двучленному делению, другие – трехчленному, третьи – четырехчленному, четвертые – пятичленному.

 

Столь же неоднозначна до настоящего времени была и законотворческая практика нашего государства и других стран. Но свидетельствует ли такая ситуация в подтверждение того, что законодатель волен по своему усмотрению определяться с числом выделяемых им категорий преступлений? Надо думать, что нет. Если в основе подразделения преступлений на категории усматривать признак общественной опасности, то решение проблемы будет состоять в том, чтобы найти соответствующий механизм ее измерения, позволяющий фиксировать переход количественных изменений опасности в качественные. Результаты проведенных в нашей уголовно-правовой науке исследований убеждают лишь в одном: количественная определенность общественной опасности находит свое выражение в степени ее опасности, а качественная – в характере.

 

Все иные суждения носят либо слишком общий, либо дискуссионный характер. Какие из них принимать во внимание и какие не принимать – это уже во многом зависит от того, кто осуществляет деление преступлений по признаку их общественной опасности. Но трудности в познании вовсе не лишают деление по такого рода признаку его объективно-материального характера.   Понятно, что применительно к классификации преступлений исходя из тех правовых последствий, которые с ними связываются, нужно сделать несколько иной вывод. В то же время и она не может быть произвольной, в том числе и в плане выделения количества категорий преступления. Во всяком случае с позиций логики и здравого смысла, каждая из категорий имеет право на существование лишь постольку, поскольку она оказывается практически значимой. Но если это так, то особенность категории должна заключаться не только в неодинаковом максимальном наказании, предусмотренном законом за охватываемые ею совершаемые преступления, но и в характере правовых последствий, непосредственно связанных с неодинаковым максимальным наказанием. Каковы их различия?

 

Сопоставляя соответствующие статьи Уголовного кодекса, можно обнаружить, что они допускают в отношении преступлений, именуемых законодателем:   1) преступлениями небольшой тяжести: а) освобождение от уголовной ответственности в связи с деятельным раскаянием (лица, совершившие преступления иной категории могут быть освобождены на этом основании лишь в случаях, специально предусмотренных соответствующими статьями Особенной части Уголовного кодекса), в связи с примирением с потерпевшим, с изменением обстановки, с истечением двухгодичного срока давности с момента совершения преступления или со дня вступления в законную силу обвинительного приговора; б) признание совершения преступления впервые вследствие случайного стечения обстоятельств в качестве основания для смягчения ответственности; в) применение принципа поглощения менее строго наказания более строгим; г) право суда на решение вопроса о целесообразности отмены условного осуждения в отношении лица, которое в течение испытательного срока совершило преступление небольшой тяжести, в то время как совершение преступления иной категории влечет за собой обязательную отмену условного осуждения;   2) преступлениями средней тяжести: освобождение от уголовной ответственности в связи с истечением шестилетнего срока давности со дня совершения преступления или в связи с истечением шести лет при осуждении за преступление средней тяжести;   3) преступлениями небольшой и средней тяжести: а) условно-досрочное освобождение от отбывания наказания по истечении одной трети срока наказания, назначенного за преступление небольшой или средней тяжести; б) замену неотбытой части наказания более мягким видом наказания; в) применение отсрочки отбывания наказания беременным женщинам и женщинам, имеющим малолетних детей (за тяжкие и особо тяжкие преступления отсрочка возможна только при назначении наказания менее пяти лет); г) погашение судимости в отношении лиц, осужденных к лишению свободы по истечении трех лет после отбытия наказания, а применительно к несовершеннолетним – одного года; д) освобождение от уголовной ответственности или наказания несовершеннолетних с применением принудительных мер воспитательного воздействия; е) применение условно-досрочного освобождения от отбывания наказания к лицам, совершившим преступление в несовершеннолетнем возрасте по истечении одной трети срока наказания, назначенного судом за преступление;   4) тяжкими преступлениями: а) признание рецидива в случаях совершения умышленного тяжкого преступления, лицом ранее осужденным за такое преступление; б) условно-досрочное освобождение от отбывания наказания по истечении не менее половины срока наказания, назначенного за тяжкое преступление, к лицам, совершившим преступление в несовершеннолетнем возрасте; в) освобождение от уголовной ответственности в связи с истечением десятилетнего срока давности с момента совершения преступления или со дня вступления обвинительного приговора в силу; г) погашение судимости в отношении лиц, осужденных к лишению свободы по истечении шести лет после отбытия наказания;   5) тяжкими преступлениями и преступлениями средней тяжести: признание особо опасного рецидива при совершении лицом умышленного преступления, за которое оно осуждается к лишению свободы, если ранее это лицо три и более раз было осуждено к лишению свободы за умышленное тяжкое преступление или умышленное преступление средней тяжести;   6) особо тяжкими преступлениями: а) признание наличия особо опасного рецидива в действиях лица, совершившего особо тяжкое преступление, если такое лицо ранее было осуждено за умышленное тяжкое или особо тяжкое преступление; б) применение такого вида наказания, как пожизненное лишение свободы и смертная казнь; в) лишение свободы с содержанием только в исправительных колониях строгого режима; г) назначение отбывания части срока назначенного наказания в тюрьме; д) условно-досрочное освобождение от отбывания наказания по истечении двух третей срока наказания, назначенного за особо тяжкое преступление; е) освобождение от уголовной ответственности в связи с истечением пятнадцатилетнего срока давности с момента совершения преступления или вынесения обвинительного приговора; ж) погашение судимости в отношении лиц, осужденных к лишению свободы по истечении восьми лет, а применительно к несовершеннолетним – трех лет после отбытия наказания;   7) особо тяжкими или тяжкими преступлениями: а) признание особо опасного рецидива в случаях совершения особо тяжкого преступления лицом, если ранее оно было осуждено за умышленное тяжкое или особо тяжкое преступление; б) осуждение за приготовление к преступлению; в) квалификацию действий в качестве преступления, совершенного преступным сообществом; г) установление и применение за содеянное таких видов наказания, как конфискация имущества и лишение специального, воинского или почетного звания, классного чина и государственных наград.   Учитывая характер правовых последствий, устанавливаемых законодателем применительно к каждой из выделенных им категорий преступлений, можно заметить, что с первыми двумя категориями (небольшой и средней тяжести) связывается использование сравнительно мягких условий реализации уголовной ответственности и наказания (устанавливаются дополнительные виды освобождения от уголовной ответственности, расширяется перечень обстоятельств, смягчающих наказания и т.п.), в то время как две другие категории (тяжкие и особо тяжкие преступления) чаще всего влекут за собой более суровую реакцию со стороны законодателя как в части видов и размеров применяемых видов наказания, так и в части освобождения от уголовной ответственности и наказания, оценки содеянного в качестве рецидива совершения преступления, установления давностных сроков и т.д.   Если иметь в виду это соображение, то, заключая изложенное о категориях преступлений, можно констатировать, что они представляют собой один из инструментов юридической техники, с помощью которого законодатель стремится обеспечить более дифференцированный подход к возложению уголовной ответственности на лиц, совершивших преступления.   А.В. Грошев,   доктор юридических наук, профессор,   Кубанский государственный   аграрный университет  Лекция 4. Уголовная ответственность и ее основание  § 1. Понятие уголовной ответственности по уголовному праву   Уголовная ответственность – один из важнейших и “сквозных” институтов уголовного права. Однако закон не раскрывает ее содержания. В самом общем плане уголовная ответственность определяется как разновидность юридической (наряду с другими ее видами – гражданской, административной, материальной, дисциплинарной).

 

Ей свойственны все признаки последней:   1) ретроспективность, т.е.

 

связь негативного поведения и его отрицательной оценки;   2) нарушение правовых норм;   3) отношение между государством в лице его компетентных органов и правонарушителем;   4) применение мер государственного принуждения (правовых санкций).   Отличие уголовной от других видов юридической ответственности состоит в следующем:   а) по основанию – уголовная ответственность возлагается только за совершение преступления;   б) по процедуре возложения (форма реагирования) – возлагается особым органом – судом, в особом строго регламентированном уголовно-процессуальном порядке;   в) по юридическим последствиям, характеру – отличается особой остротой и тяжестью, публичным осуждением от имени государства и назначением особой меры государственного принуждения – уголовного наказания, судимости.   Таким образом, уголовная ответственность всегда связана с фактом нарушения уголовно-правового запрета, т.е. совершением преступления, и чаще всего имеет своим последствием назначение судом уголовного наказания (реализуется в наказании). Поэтому между этими понятиями существует тесная взаимосвязь. Однако понятия “уголовная ответственность” и “уголовное наказание” не тождественны. Прежде всего, термины “ответственность” и “наказание” употребляются в различных статьях УК РФ как самостоятельные, что свидетельствует об их различном содержании (автономности) (ст. 1, 2, 4-8, 19-23, 87 УК РФ и др.).

 

Уголовное законодательство предусматривает также различные основания освобождения от уголовной ответственности и наказания (раздел IV УК РФ).   С другой стороны, наказание не является единственной формой реализации уголовной ответственности (хотя она чаще всего реализуется именно в наказании). Уголовным законом предусмотрены случаи, когда лицо привлекается к уголовной ответственности с последующим освобождением от наказания. Так, согласно ч. 1 ст. 92 УК РФ “несовершеннолетний, осужденный за совершение преступления небольшой или средней тяжести, может быть освобожден судом от наказания с применением принудительных мер воспитательного характера, предусмотренных ч. 2 ст. 90 УК РФ. Таким образом, “уголовная ответственность” и “уголовное наказание” – самостоятельные уголовно-правовые понятия, находящиеся в определенной субординационной зависимости: уголовная ответственность первична (логически предшествует наказанию) и независима от наказания (может иметь место без его применения); наказание вторично (следует за уголовной ответственностью) и зависимо от ответственности (не может быть назначено без привлечения лица к уголовной ответственности).   В юридической литературе по вопросу о понятии уголовной ответственности высказаны различные точки зрения. В начале 60-х гг. и в более позднее время был распространен взгляд на уголовную ответственность как меру государственного принуждения, связанную с возложением на преступника тягот и лишений, содержащихся в уголовном наказании. По мнению сторонников данной теории, уголовная ответственность “неотделима от наказуемости, которая является единственной формой реализации уголовной ответственности, без которой уголовная ответственность лишается всякого содержания и практически не существует”. В данном случае уголовная ответственность отождествляется с наказанием, в чем состоит основной недостаток названного подхода.   В настоящее время наиболее распространенной и обстоятельно аргументированной является точка зрения, согласно которой уголовная ответственность – это уголовное правоотношение или один из элементов этого отношения, а именно: обязанность лица, совершившего преступление, понести ответственность и наказание. Таким образом, с этих позиций проблему уголовной ответственности следует рассматривать в рамках учения об уголовном правоотношении. Содержание этого правоотношения и составляет сущность уголовной ответственности, которая предполагает: 1) право и обязанность государства применить к лицу, совершившему преступление, норму уголовного закона в соответствии с ее содержанием и смыслом; 2) для преступника – обязанность понести за содеянное ответственность и наказание и право подвергнуться наказанию на основании и в пределах того закона, который им нарушен.   Поскольку юридическим фактом, порождающим уголовно-правовые отношения, является совершение преступления, уголовная ответственность с этих позиций возникает с момента совершения преступления; реализуется: – 1) в момент отбытия наказания (с назначением реального наказания); 2) в момент вынесения обвинительного приговора (с освобождением от наказания); прекращается: 1) после погашения или снятия судимости (ст.

 

86 УК РФ); 2) вместе с отказом государства от использования своего права на привлечение к уголовной ответственности:   а) в порядке ст.

 

75, 76, 77 УК РФ;   б) с заменой такой ответственности принудительными мерами воспитательного воздействия (ч.

 

1, 2 ст. 90 УК РФ) и принудительными мерами медицинского характера (ч.

 

2 ст. 22 УК РФ);   в) в связи с актами амнистии и помилования (ст.

 

84, 85 УК РФ).

 

Понимание уголовной ответственности как обязанности понести наказание, возникающей в момент совершения преступления, в литературе встречает немало возражений. Основной недостаток этого определения, по мнению ряда авторов, состоит в том, что оно допускает нереализованную ответственность.

 

Обязанность отвечать – это еще не ответственность, она – лишь ее необходимая предпосылка.

 

В частности отмечается, что нереализованная ответственность не есть наличная ответственность, это безответственность лица, совершившего преступление, безответственность при наличии основания ответственности. “От того, что фактическую безответственность мы станем именовать теоретической ответственностью, не продвинется вперед ни разработка проблем правовой науки, ни борьба с правонарушениями”. Таковы аргументы противников данной точки зрения. С их позиции нет никаких оснований полагать, что лицо, совершившее преступление и скрывшееся от следствия и суда, будет обязанным отвечать нести какую-то часть ответственности, которая была бы полной (реализован- ной), если бы это лицо было изобличено и осуждено.

 

Ответственность в таком понимании становится фикцией, не способной выполнить роль регулятора общественных отношений.

 

В последнее время все большее число сторонников привлекает подход к определению уголовной ответственности как основанному на государственном принуждении порицанию (отрицательной оценке) со стороны компетентных органов (суда) преступления и лица, его совершившего (преступника).   Уголовная ответственность с этой точки зрения есть основанная на государственном принуждении отрицательная государственно-правовая и морально-политическая оценка преступного деяния и лица, его совершившего (выраженная во вступившем в законную силу обвинительном приговоре суда), в целях исправления и перевоспитания преступника и предупреждения с его стороны (и со стороны других лиц) новых преступлений. Достоинством такого подхода является то, что он исключает жесткую связь между преступлением и наказанием, формой реализации уголовной ответственности. С этих позиций уголовная ответственность по своему характеру подразделяется на два вида:   а) без назначения наказания;   б) с назначением наказания.   В первом случае содержание уголовной ответственности исчерпывается самим фактом публичного осуждения со стороны государства в лице управомоченных органов общественно опасного деяния и лица, его совершившего. Это выражается в следующих двух моментах:   – признании в обвинительном приговоре лица виновным в совершении преступления без назначения реального наказания;   – вынужденном претерпевании осужденным определенного комплекса правоограничений (судимость).   Данный вид ответственности не имеет градаций, размеров, динамики. Он заключается в самом факте государственного порицания преступника и совершенного им преступления.   Во втором случае в содержание уголовной ответственности входит не только осуждение, но и реальная мера наказания (как форма реализации данного вида ответственности), а также судимость. В этом случае уголовная ответственность строго индивидуализируется судом и реализуется в установленных для преступника определенных отрицательных последствиях в виде правоограничений, ущемлений правового статуса осужденного личного или имущественного порядка (лишение свободы, штраф, конфискация и т.д.).   Такой вид ответственности имеет вполне определенные размеры, определяемые тяжестью сопутствующего наказания (его видом и размером). Например, к более суровой (строгой) ответственности привлекается лицо, осужденное к лишению свободы, по сравнению с осужденным к исправительным работам; осужденный к лишению свободы сроком на 10 лет – к лишенному свободы на 3 года и т.д.  § 2. Формы реализации уголовной ответственности   Наиболее мягкой формой реализации уголовной ответственности является осуждение виновного без назначения наказания. Согласно ст.

 

92 УК РФ данная форма реализации уголовной ответственности применяется в отношении несовершеннолетних, осужденных за совершение преступлений небольшой или средней тяжести.

 

Уголовно-правовое содержание ответственности здесь исчерпывается выраженным в обвинительном приговоре суда государственным осуждением и порицанием деяния и лица, виновного в его совершении. Поэтому роль профессионального правосознания здесь исчерпывается установлением основания освобождения от наказания – соответствующего уголовно-правового решения, небольшой общественной опасностью несовершеннолетнего, исправление которого возможно с применением принудительных мер воспитательного характера (ч. 1 ст. 92 УК РФ) или путем помещения его в специальное воспитательное или лечебно-воспитательное учреждение для несовершеннолетних (ч. 2 ст. 92 УК РФ).   Какая-либо индивидуализация уголовной ответственности здесь отсутствует : освобождение от наказания носит безусловный характер и лицо, в соответствии со ст.

 

86 УК РФ, в этом случае признается не имеющим судимости.   Более жесткой формой реализации уголовной ответственности является осуждение виновного с назначением наказания без его реального исполнения (с освобождением от исполнения наказания). В содержание уголовной ответственности здесь включаются: государственно-правовое осуждение и порицание деяния и лица, виновного в его совершении, выраженное во вступившем в силу обвинительном приговоре суда; назначенное основное наказание, исполнение которого отсрочено на установленый срок под определенными условиями, а также дополнительное наказание, которое может быть реально исполнено или также отсрочено; возложение обязанностей, предусмотренных уголовным законом, которые лицо должно исполнить в определенный судом срок (например, устранить причиненный вред, поступить на работу, учебу и др.); определенные требования к поведению в течение испытательного срока (соблюдение норм права, правил поведения в обществе, трудовой дисциплины). Поэтому роль профессионального правосознания здесь более многообразна.

 

Правоприменитель (суд) на основе специализированных рациональных и оценочных компонентов профессионального правосознания: 1) устанавливает на основании применения различных видов условного осуждения небольшую общественную опасность лица, исходя из убеждения о нецелесообразности отбывания виновным назначенного наказания; 2) осуществляет индивидуализацию карательных элементов, составляющих содержание уголовной ответственности (конкретные вид и размер основного и дополнительного наказания; размер испытательного срока; дополнительные обязанности принудительного характера; меры общественного воздействия; 3) осуществляет регулирование посткриминального уголовно-правового поведения осужденного по выполнению предусмотренных уголовным законом обязанностей под угрозой отмены условного осуждения и реального исполнения назначенного наказания, а также применения более жесткого порядка назначения наказания в случае совершения условно-осужденным в течение испытательного срока нового преступления (ст. 73, 82 УК РФ).   Таким образом, реализация уголовной ответственности в анализируемой форме связана с определенным поведением осужденного в течение испытательного срока и его результатом – исправлением виновного, что предполагает либо принятие соответствующего уголовно-правового решения об освобождении от наказания (ст. 82 УК РФ), либо освобождение происходит автоматически (ст. 73 УК РФ).   Наиболее жесткой формой реализации уголовной ответственности является осуждение виновного с назначением и реальным исполнением наказания.

 

Данная форма уголовной ответственности включает в себя: 1) государственное осуждение лица, виновного в совершении преступления; 2) основное и дополнительное наказание, предусмотренное санкцией статьи Особенной части или нормы Общей части Уголовного кодекса; 3) исполнение назначенного наказания, т.е. претерпевание осужденным связанных с наказанием правоограничений личного или имущественного характера.   Механизм осуществления функции реализации уголовного правоотношения с привлечением лица к уголовной ответственности в указанной форме непосредственно закреплен в Уголовном законе.

 

Согласно ст. 60 УК РФ, суд назначает наказание в пределах, установленных статьей Особенной части УК РФ, предусматривающей ответственность за совершенное преступление с учетом положений Общей части УК РФ. При назначении наказания суд, руководствуясь правосознанием, учитывает характер и степень общественной опасности совершенного преступления, личность виновного, в том числе обстоятельства дела, смягчающие и отягчающие ответственность, а также влияние назначенного наказания на исправление осужденного и на условия жизни его семьи.   Таким образом, уголовный закон называет следующие элементы этого механизма: 1) пределы, установленные статьей Особенной части УК РФ (санкция уголовно-правовой нормы); 2) положения Общей части УК РФ; 3) характер и степень общественной опасности преступления, личность виновного, в том числе обстоятельства дела, смягчающие и отягчающие ответственность; 4) влияние назначенного наказания на исправление осужденного и на условия жизни его семьи.

 

Общим элементом механизма правоприменения при назначении наказания, прямо не указанном в законе, является правосознание судьи.

 

Выбор же самой формы реализации уголовной ответственности осуществляется на основе профессионального правосознания с учетом положений ст. 2 УК РФ (задачи Уголовного законодательства) и ст. 43 УК РФ (цели наказания). В данном случае правоприменитель, принимая уголовно-правовое решение, исходит из убеждения, что цели уголовного наказания и связанная с ним задача охраны общественных отношений могут быть достигнуты только путем применения карательных элементов санкции (меры и вида наказания).

 

Таким образом, роль профессионального правосознания при реализации уголовной ответственности с назначением наказания носит более сложный характер. Правоприменитель (суд), основываясь на рациональных и оценочных компонентах профессионального правосознания, прежде всего устанавливает материальное основание реализации уголовной ответственности с назначением наказания – повышенную общественную опасность деяния и лица, его совершившего, исходя из убеждения в целесообразности применения к виновному меры уголовного наказания.   Центральным звеном механизма реализации уголовной ответственности в анализируемой форме является индивидуализация карательных элементов уголовной ответственности.   Под индивидуализацией уголовной ответственности и наказания понимается определение судом в пределах санкции статьи Особенной части УК РФ, предусматривающей ответственность за совершенное преступление в соответствии с положениями Общей части УК РФ, конкретного вида и размера основного и дополнительного наказания; порядка назначения наказания; в отдельных случаях места и порядка их исполнения ( лишение свободы, исправительные работы, штраф и другие) с учетом:   1) характера и степени общественной опасности преступления;   2) личности виновного;

Прокрутить вверх