Пeрвушин а космонавты сталина мeжпланeтный прорыв совeтской импeрии м яуза 2005 512 с 3

Подзаголовок произведения Холодного привлекает внимание уже сам по себе: “Астрономический, физический и фантастический роман” – что бы это значило?   Вызывает вопросы авторство. Кто такой этот Н. Н. Холодный? В энциклопедиях о нем ничего не сказано, а значит, мы вольны предположить, что это чей-то псевдоним.

 

Впрочем, роман говорит сам за себя и каких-то дополнительных подтверждений литературного мастерства автору совершенно не нужно, чтобы читатель понял: перед ним образчик отличной прозы.   “Борьба миров” написана как своеобразная антитеза популярным в самом конце XIX века апокалиптическим романам, вроде “Войны миров” Герберта Уэллса или “Конца мира” Камилла Фламмариона. Многословной патетике западных романистов Холодный противопоставляет легкий ироничный стиль в духе знаменитого “Сатирикона” с использованием современных автору идиомов, словечек, выражений.   Начинается роман с интригующей ноты: к Земле приближается комета, в течение месяца она столкнется с нашей планетой и современная цивилизация будет уничтожена!.. Об этом пишут в газетах, но ничего особенного не происходит. Население продолжает жить как жило раньше, ходить на службу, болтать о политике, тетешкать детей, изменять супругам. Надвигающаяся катастрофа проявляется лишь через истерику газетных обозревателей, через темы публичных лекций астрономов и философов, через популярное среди москвичей шоу “Столкновение земли с кометою.”.. Но все начинает меняться, едва сияющий хвост космической странницы заполняет небо и каждому становится очевидно, что смерть близка и неотвратима. Флер цивилизованности сразу же слетает, и милые российские обыватели превращаются в дикарей, существующих по законам джунглей. Финал романа необычен. Главные герои, за перипетиями жизни которых с напряженным интересом следит читатель, избежали гибели, покинув обреченный Петербург на воздушном шаре (намек на Жюля Верна?), однако персонаж, от лица которого идет рассказ, поутру сожалеет об этом, подозревая, что теперь все снова вернется на круги своя, к привычной и опостылевшей жизни:

“…Опять, значит, все та же повседневная, серенькая, бесконечно-скучная или трагически-безотрадная сутолока! Снова то же переливание из пустого в порожнее, все то же перескакивание из кулька в рогожку! Опять, значит, та же постоянная забота о куске хлеба и всегдашняя боязнь потерять его; опять страсть и пресыщение, любовь и разочарование, стремление к чему-то, называемому людьми идеалами, и видимая несбыточность их осуществления! Боже мой, зачем же я спасся? Неужели затем, чтобы все-таки не сегодня, так завтра, не завтра, так, наверное, послезавтра бесследно исчезнуть с лица земли, но не при фантастически-великолепной обстановке, вызванной борьбой миров, не так мгновенно и почти без страданий, а, вернее всего, где-нибудь в богадельне или просто на улице после долгих, мучительно-долгих лет страданий и физических, и нравственных?..”   В заключительных словах слышится знакомая нам тоска по более яркому и осмысленному миру – по утопии, ради приобщения к которой не жалко пожертвовать самой жизнью.   В этой связи по особому смотрится и эпизодическое появление в “Борьбе миров” жителя Марса. Рассказчику снится сон, будто бы упавшая комета вышибла его в космическое пространство (снова Жюль Верн?), он переносится на Марс, где встречает обнаженного гуманоида и вступает с ним в легкую словесную дуэль по поводу странных обычаев землян.   Пройдет совсем немного времени и тема утопии в литературе будет неразрывно связана с темой Марса. Однако у Н. Н. Холодного это – смутный намек с ироническим оттенком. Превосходство марсиан писателем не оспаривается, но в них нет энергии, способной преобразовать мир, заставить историю течь не к всеобщей катастрофе, а к всеобщему благоденствию.   Роман “Борьба миров” можно воспринимать по-разному (что предполагал и сам автор, давая ему сложный подзаголовок): это и сатира, высмеивающая негативные стороны жизни российского общества конца XIX века, и роман-катастрофа с подробнейшим описанием деградации общества, и социально-психологическая фантастика с небольшими вкраплениями популяризации астрономических открытий. Но несомненно одно: ее автор вполне мог стать родоначальником жанра, на десятилетия вперед установив правила игры и задав довольно приличную высоту литературной планки, ниже которой его последователям нельзя было бы опускаться.   Очень жаль, что роман и его автор забыты. Как и в случае с Лякидэ, один-единственный (и даже очень приличный текст) не мог сделать Н. Н. Холодного всенародным любимцем. Тем более, что в “Борьбе миров” нет революционного пафоса, а значит, он в принципе не мог понравиться тогдашним разночинцам, которые жили мечтой о скорейшем крушении царизма.     ***   На излете XIX века появлялись и другие прозаики, которых можно было бы записать в основоположники жанра научной фантастики.   Николай Николаевич Шелонский. Журналист, писатель. Автор ряда остросюжетных произведений, среди которых выделяется научная утопия “В мире будущего” (1892). В ней Шелонский первым среди русских фантастов описывает анабиоз, телевидение, фотопечать, туннель под Ла-Маншем, антигравитационный двигатель и плазму (!). Спектр интересов Шелонского был весьма широк и, однажды попробовав себя в фантастике, он двинулся дальше…   Владимир Николаевич Чиколев. Автор “электрического” романа “Не быль, но и не выдумка” (1895). Инженер, энтузиаст внедрения новейших технологий, порожденных наступающей эпохой электричества. Был лишен какого-либо литературного таланта, а потому остался в безвестности…   Александр Александрович Родных. Автор повести “Самокатная подземная дорога между С.Петербургом и Москвой” (1902). Больше ничем в фантастике не отметился. Однако после революции стяжал славу как активнейший популяризатор воздухоплавания и космонавтики…   Как видите, это были одиночки. И одиночки, очень не уверенные в себе, не решившиеся переступить черту, отделяющую пробы пера от профессиональной литературной деятельности, и создать жанр из отдельных произведений.   Настоящая научная фантастика, смыкающаяся с научно-технической популяризацией, придет в Россию позже, вместе с революцией.     ***   Не лучше дело обстояло и с теорией космического полета. Инженеры-энтузиасты, изобретатели по-прежнему продвигались на ощупь, ошибались, но не учились на ошибках и ошибались снова.   Так появился на свет проект ракетного аппарата, не имевший перспектив, но оказавший заметное влияние на историю российской космонавтики. Он принадлежал Александру Петровичу Федорову.   О жизни Александра Федорова мы почти что ничего не знаем. Родился в 1872 году. Из потомственных дворян. В юношестве традиционно прикреплен к Александровскому кадетскому корпусу. Потом – пехотный полк, Московское юнкерское училище. Из Москвы был переведен в Киевское юнкерское училище, и снова в Москву, а оттуда – обратно в полк.   Едва став прапорщиком, Федоров написал брошюру “Новый принцип воздухоплавания, исключающий атмосферу как опорную среду.” Что подвигло его на это, доподлинно не известно. И вряд ли молодой офицер мог предполагать, какое значение его скромная работа будет иметь для будущих поколений.   Вскоре Федоров уволился в запас и к военной карьере больше не вернулся. Жил за границей, работал в какой-то технической конторе. Наконец стал журналистом. Популяризировал технические новинки, иногда писал об авиации, но ни разу не вспомнил о своем давнем изобретении.   Работа “Новый принцип воздухоплавания, исключающий атмосферу как опорную среду”, опубликованная в 1896 году в Санкт-Петербурге, довольно невнятна.   На первых страницах изобретатель отмечал, что все предложенные до него проекты летательных аппаратов были так или иначе основаны на применении атмосферы в качестве опорной среды, и указывает, что его проект “идет вразрез с установившимся основным положением к разрешению задачи и пытается поставить эту последнюю на новый путь.” Заблуждение Александра Федорова простительно, если учесть, что работы Кибальчича и Неждановского на тот момент не были опубликованы. Дальше – серьезнее. Ракетный принцип Федоров представлял себе довольно смутно. Он пишет, в частности: “…принцип полета птицы и ракеты один и тот же.” На таком соображении вряд ли можно построить аппарат, способный перемещаться в безвоздушном пространстве.       Ракетный двигатель Александра Федорова     Впрочем, несмотря на пробелы в знаниях, упущения и путаницу в выводах, Александр Петрович предлагает чистый ракетный двигатель.   Согласно проекту Федорова, летательный аппарат приводился в движение при помощи системы труб – одна в другой. Сжатый газ через боковые патрубки поступает в кольцеобразную полость, образуемую стенками внешней и внутренней трубы, наполняет ее, затем через отверстие внутренней трубы выходит наружу. При этом давление газа на верхнюю (закрытую) часть внешней трубы ничем не уравновешивается.

“Стало быть, – писал Федоров, – наша труба, как и ракета в полете или ружье при отдаче, получит стремление двигаться по своей оси , иначе говоря, к трубе будет приложена сила, направление которой всегда, при всяком положении трубы, будет совпадать с продольной осью последней и идти от открытого конца к закрытому.”   Далее он указывал: “…Если мы составим систему таких труб, в которой: 1) одни из них стоят вертикально, выпускными отверстиями вниз, 2) другие лежат горизонтально по продольной оси системы и 3) спиралями, обвивающими вертикальную ось системы, то первая группа даст нам подъем, вторая – поступательное движение, а третья – вращение вокруг вертикальной оси, т. е., иначе сказать, заменит нам руль; следовательно, наша система будет обладать всеми данными для свободного полета.”   Федоров описывает космический корабль, но отсутствие теории не позволяет ему сделать более широкие и практические выводы. А создать собственную теорию реактивного движения он не способен – не хватает образования.   Так бы и осталась эта брошюра на дальних полках библиотек, но ее судьба оказалась счастливой. Один экземпляр выписал в свое пользование пока еще никому не известный изобретатель из провинции Константин Эдуардович Циолковский.     ***   Первая попытка создать полноценную теорию реактивного движения была все же предпринята в конце XIX века выдающимся российским ученым Иваном Всеволодовичем Мещерским.   Мещерский родился в 1859 году в Архангельске. Проявив блестящие математические способности, он поступил в Санкт-Петербургский университет и сделал карьеру теоретика, специалиста по механике.       Иван Всеволодович Мещерский     В докладе “Один частный случай теоремы Гюльдена”, прочитанном в 1893 году в Петербургском математическом обществе. Иван Всеволодович изложил результаты своих исследований по теории движения тел переменной массы. Свои выводы он опубликовал в труде “Динамика точки переменной массы” (1897). Здесь в качестве примера он привел уравнение движения вертикально взлетающей ракеты и привязного аэростата. Позднее исследования были дополнены статьей “Уравнение движения точки переменной массы в общем случае” (1904), в которой Мещерский дал общую теорию движения точки переменной массы сначала для случая отделения (или присоединения) частиц, а затем для случая одновременного отделения и присоединения частиц.   Таков вклад Мещерского в разработку теории движения ракет. Его трудно обойти вниманием и недооценить. Однако сам Мещерский никогда не увязывал свои уравнения с космическими полетами. Возможно, он опасался, что если сделает это, то потеряет уважение со стороны коллег, – ведь обсуждение идеи космических полетов считалось занятием для чудаков. Больше того, работы Мещерского были столь специфичны и публиковались столь малыми тиражами, что даже не все специалисты знали о их существовании. В итоге, доходило до курьезов: итальянец Леви-Чивита, ничего не подозревая о Мещерском, переоткрыл его уравнения с опозданием в тридцать лет!   Поскольку Иван Всеволодович не придавал значения популяризации своих выкладок, то и заметили его вклад тоже довольно поздно. Самое ранее упоминание об уравнениях Мещерского в популярной литературе, которое мне удалось найти, относится к 1945 году.   Очевидно, теории самой по себе было недостаточно, чтобы преодолеть инерцию мышления. Требовался некий качественный скачок, объединяющий в одно трех китов процесса привлечения масс энтузиастов под знамена космической экспансии: математической теории, инженерной практики и литературной популяризации, – без этого космонавтика как отрасль не могла не только развиваться, но даже и родиться.   Этих трех китов сумел объединить Константин Эдуардович Циолковский. Более того, он попытался создать четвертого, совершенно умозрительного кита – философию космонавтики.       1.4. ВИДЕНИЯ КОНСТАНТИНА ЦИОЛКОВСКОГО   Официальная биография Циолковского хорошо известна. Более того, ее изучают в школах. Поэтому я не стану подробно расписывать ее здесь, позволив себе напомнить вам лишь основные вехи жизни калужского мыслителя.   Константин Эдуардович Циолковский родился 17 сентября (по новому стилю) 1857 года. Отец ученого – нищий польский дворянин Эдуард Игнатьевич Циолковский. Мать ученого, Мария Ивановна Юмашева, была русской с примесью татарской крови.

Его родители являли собой полную противоположность. Вот что писал о них сам Константин Эдуардович в автобиографических набросках “Черты моей жизни”: “… среди знакомых отец слыл умным человеком и оратором. Среди чиновников – красным и нетерпимым по идеальной честности Вид имел мрачный. Был страшный критикан и спорщик Отличался сильным и тяжелым для окружающих характером Придерживался польского общества и сочувствовал фактически бунтовщикам-полякам, которые у нас в доме всегда находили приют Мать – веселая, жизнерадостная, хохотунья и насмешница…” Обычно с детьми занималась мать. Именно она научила Константина читать и писать, познакомила с началами арифметики.   1860 год. Семья Циолковских переехала в Рязань. Отец, Эдуард Игнатьевич, был определен делопроизводителем Лесного отделения Рязанской палаты государственных имуществ.   1866 год. Костя Циолковский заболел скарлатиной. В результате осложнения после болезни он потерял слух. Наступил период, который впоследствии он называл “самым грустным, самым темным временем моей жизни.” Тугоухость лишила мальчика многих детских забав и впечатлений, привычных его здоровым сверстникам.   Понятно, что этот физический недостаток оказал значительное влияние на дальнейшую жизнь и на формирование мировоззрения Константина Эдуардовича. Он обречен был оставаться одиноким нелюдимым человеком, постоянно погруженным в мир собственных мыслей и фантазий.   Позднее и сам Циолковский попытается увязать глухоту с тем интеллектуальным прорывом, который он совершил.   “Возможно, что умственные задатки у меня слабее, чем у братьев, – напишет он, – я же был моложе всех и потому поневоле должен быть слабее умственно и физически. Только крайнее напряжение сил сделало меня тем, что я есть. Глухота – ужасное несчастье, и я никому ее не желаю. Но сам теперь признаю ее великое значение в моей деятельности в связи, конечно, с другими условиями. Глухих множество. Это незначительные люди. Отчего же у меня она сослужила службу? Конечно, причин еще множество: например, наследственность, удачное сочетание родителей… гнет судьбы. Но всего предвидеть и понять невозможно…”   1868 год. Семья Циолковских переехала в Вятку. Отец семейства получил новую должность: столоначальник Лесного отделения Вятской палаты государственных имуществ.   1869 год. Эдуард Игнатьевич отдал Константина вместе с его младшим братом Игнатием в первый класс мужской Вятской гимназии.   Большими успехами будущий ученый не блистал. Предметов много, а глуховатому мальчику было трудно учиться. Кроме того, за свои шалости он неоднократно попадал в карцер. Во втором классе Циолковский остался на второй год, а в третьем и вовсе распрощался с гимназией.   1870 год. Умерла мать – Мария Ивановна Юмашева. Многие биографы Циолковского пишут здесь обычно, что “горе придавило осиротевшего мальчика” и он гораздо острее стал ощущать свою глухоту, делавшую его все более изолированным от общества. Сам Циолковский, правда, так не считал: “…горе детей не бывает глубоким и разрушительным. Через неделю я уже лазил на черемуху и качался с удовольствием на качелях.”   1871 год. Юный Костя был отчислен из гимназии. Тогда же он находит свое истинное призвание. Занимаясь самообразованием, Циолковский приобщается к техническому и научному творчеству:   “…Я делал самодвижущиеся коляски и локомотивы. Приводились они в движение спиральной пружиной. Сталь я выдергивал из кринолинов, которые покупал на толкучке. Особенно изумлялась тетка и ставила меня в пример братьям. Я также увлекался фокусами и делал столики и коробки, в которых вещи то появлялись, то исчезали.

Увидал однажды токарный станок. Стал делать собственный. Сделал и точил на нем дерево, хотя знакомые отца и говорили, что из этого ничего не выйдет, множество разного рода ветряных мельниц. Затем коляску с ветряной мельницей, которая ходила против ветра и по всякому направлению. После этого последовал музыкальный инструмент с одной струной, клавиатурой и коротким смычком, быстро движущимся по струне. Он приводился в движение колесами, а колеса – педалью. Хотел даже сделать большую ветряную коляску для катанья (по образцу модели) и даже начал, но скоро бросил, поняв малосильность и непостоянство ветра.”       Константин Эдуардович Циолковский     Тогда же, в возрасте 15-16 лет, определился и предмет будущих увлечений Циолковского. Внезапно для самого себя он заинтересовался воздухоплаванием:   “…я познакомился с начальной математикой и тогда мог более серьезно заняться физикой. Более всего я увлекся аэростатом и уже имел достаточно данных, чтобы решить вопрос: каких размеров должен быть воздушный шар, чтобы подниматься на воздух с людьми, будучи сделан из металлической оболочки определенной толщины. Мне было ясно, что толщина оболочки может возрастать беспредельно при увеличении размеров аэростата. С этих пор мысль о металлическом аэростате засела у меня в мозгу. Иногда она меня утомляла, и тогда я по месяцам занимался другим, но в конце концов я возвращался к ней опять…”   Тогда же проявилось и его упорство в отстаивании своих идей. У старшего Циолковского был приятель (образованный лесничий), который придумал “вечный мотор.” Константин, который однажды уже размышлял об осуществимости вечного двигателя, поговорил с ним и сразу понял содержащуюся в проекте ошибку. Однако разубедить изобретателя не удалось. Позднее об изобретении писали в питерских газетах и отец советовал Константину “смириться”, однако тот оставался при своем мнении и оказался, разумеется, прав.   Необыкновенные способности глухого сына стали очевидны для Эдуарда Циолковского, и он придумал послать мальчика в Москву в надежде, что тот сумеет добиться успехов на поприще технических наук.   В 1873 году Константин Циолковский покинул Вятку для получения образования в ремесленном училище. Однако училище стало Императорским высшим, и его двери оказались закрыты для глухого подростка. Молодой человек сам нашел себе квартиру в Москве (точный адрес, по которому проживал там Циолковский, до сих пор неизвестен) и, живя буквально на хлебе и воде (отец присылал 10-15 рублей в месяц), взялся за самообразование.   Ежедневно с десяти утра и до трех-четырех пополудни трудолюбивый юноша штудировал науки в Чертковской библиотеке (позднее известной как Библиотека Московского публичного музея и Румянцевского музея, Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина, Российская государственная библиотека). За первый год Циолковский освоил физику и начала математики. На втором году – преодолел дифференциальное и интегральное исчисления, высшую алгебру, аналитическую и сферическую геометрию.   Интересовали его, прежде всего, не абстракции, а их практическое применение. Циолковский выбрал, пожалуй, наиболее правильный и соответствующий его умственному путь в своем обучении: осваивая какую-нибудь теорию, он тут же с ее помощью решал связанную задачу.   “…Меня страшно занимали разные вопросы, – вспоминал Константин Эдуардович, – и я старался сейчас же применить приобретенные знания к решению этих вопросов. Так, я почти самостоятельно проходил аналитическую механику. Вот, например, вопросы, которые меня занимали:   1. Нельзя ли практически воспользоваться энергией движения Земли? Решение было правильное: отрицательное.

2. Какую форму принимает поверхность жидкости в сосуде, вращающемся вокруг отвесной оси? Ответ верный: поверхность параболоида вращения.   3. Нельзя ли устроить поезд вокруг экватора, в котором не было бы тяжести от центробежной силы? Ответ отрицательный: мешает сопротивление воздуха и многое другое…”   При выборе предметов Циолковский предпочитал конкретные понятные дисциплины. Всякой “неопределенности” и философии, по его собственному утверждению, избегал. В итоге, он так и не смог подняться выше классической физики, до конца жизни с пренебрежением отзываясь о работах Эйнштейна, Лобачевского, Минковского и других реформаторов науки.   “Я остался сторонником механистических воззрений XIX столетия, – писал он, – и думаю и знаю, что можно объяснить, например, спектральные линии (пока только водорода) без теории Бора, одной ньютоновской механикой. Вообще я еще не вижу надобности уклоняться от механики Ньютона, за исключением его ошибок.”   При этом, нужно отметить, Константин Эдуардович никогда не заявлял, что он прав, а, скажем, Эйнштейн нет. Наоборот, в автобиографии Циолковский напоминает, что не получил системного образования, а потому не способен вырваться за пределы мировоззрения практика, который верит только в то, что может увидеть глазами и пощупать руками. Он признавался: “И сейчас мой ум многого не может преодолеть, но я понимаю, что это результат недосуга, слабость ума, трудности предмета, а никак не следствие туманности.”   При таком отношении к умозрительным дисциплинам Циолковский вряд ли когда-нибудь сумел бы создать нечто, напоминающее философскую систему, однако в Чертковской библиотеке он встретил человека, мысли которого оказали на него определенное влияние. Звали этого человека Николай Федоров.       Первая аэродинамическая труба Циолковского и испытанные в трубе модели     ***   Николай Федорович Федоров, незаконный сын князя Петра Ивановича Гагарина, был довольно необычным русским философом.   Он родился в 1828 году. Окончив Ришельевский лицей в Одессе, преподавал историю и географию в разных уездных училищах (в том числе и в Боровском, где спустя годы начал свою педагогическую работу Циолковский). В 1868 году Федоров стал помощником библиотекаря в Чертковской библиотеке, вместе с ней перекочевав в библиотеку Румянцевского музея.   Федоров до самозабвения любил свою работу. А его эрудиция не знала границ. С ним советовались писатели и историки, поэты и математики. Слава о Николае Федорове шла по Москве, его называли мудрецом, богословом, философом. Лев Толстой сказал о нем: “Я горжусь, что живу в одно время с подобным человеком.” Познакомившись в 1881 году с Федоровым, великий писатель пометил в дневнике: “Ник. Фед. – святой. Каморка. Исполнять? Это само собой разумеется. Не хочет жалованья. Нет белья. Нет постели.”   “Исполнять”? “Это само собой разумеется”? Может быть, речь идет о жизненных принципах Федорова, близких самому Толстому?..   Философ действительно жил в каморке, ходил в поношенной одежде, питался хлебом и чаем.   “Он раздавал все свое крохотное жалованье беднякам, – вспоминал Циолковский. – Теперь я вижу, что он и меня хотел сделать своим пенсионером, но это ему не удалось: я чересчур дичился.”   Впрочем, скромность Федорова была совершенно особого рода. Внешне неприметный заведующий каталогом искренне и непоколебимо верил, что все человечество, миллиарды людей в течение тысячелетий будут работать над претворением в жизнь его учения, изложенного в фундаментальном труде “Философия общего дела.”   В этом труде Николай Федорович доказывал, что раньше или позже восторжествует супраморализм (сверхмораль), суть которого в обожествлении предыдущих поколений (“отцов”) и в нестерпимом желании вернуть эти поколения к жизни. Все люди, когда-либо жившие на Земле, должны быть воскрешены!   “…Воля к воскрешению, – писал Федоров, – или когда вопрос о возвращении жизни ставится целью разумных существ, – приводит к морализации всех миров вселенной, ибо тогда все миры, движимые ныне бесчувственными силами, будут управляемы братским чувством всех воскрешенных поколений; в этом и будет заключаться морализация всех миров, равно как и рационализация их, ибо тогда миры вселенной, движимые ныне бесчувственными и слепыми силами, будут управляемы не чувством только, но и разумом воскрешенных поколений…”   Цель, конечно, благородная, но как это осуществить на практике?   Федоров считал, что если два атома были когда-то рядом в одном организме, то от этой близости в них остается след, и по этому следу можно когда-нибудь будет их найти и воссоединить. Допускал Федоров и другой путь воскрешения – генетически; и, непосредственно из материи тела сыновей воссоздать, их отцов, а из тех – их отцов и так далее.   Мысль о всеобщем воскрешении пришла к Федорову довольно рано – когда ему было около 25 лет. Он обдумывал и обрабатывал ее до самой смерти. И тем не менее, Федоров так и не решился обнародовать свой огромный трехтомный труд, считая, что многое еще не продумано им до конца. Поэтому при жизни система его взглядов была известна лишь узкому кругу близких людей. Сразу после смерти Федорова в 1903 году двое его учеников – Кожевников и Петерсон – приступили к изданию “Философии общего дела.” Первый том был издан в 1906 году тиражом 480 экземпляров в городе Верном (Алма-аты) и в соответствии с мировоззрением Федорова не продавался, а рассылался всем желающим бесплатно. Второй том, вышедший в 1913 году в Москве, продавался уже на общих основаниях. Третий том так и не был опубликован, а два других являются библиографической редкостью. Несмотря на это, имя Николая Федорова вписано в историю в ряду основоположников так называемого “русского космизма” – философского учения, стоящего на аксиоме непосредственного взаимодействия человека и вселенной. Это учение связано с российской утопической традицией, о которой я писал выше. Космисты говорят о необходимости совершенствования человека по мере движения прогресса. Только более совершенный человек сможет усовершенствовать Вселенную, которая ныне пребывает в хаосе. Работа по переустройству Вселенной, в свою очередь, требует постройки особых транспортных средств, открывающих дорогу к звездам.   Федоров писал, что предстоит “не только посетить, но и населить все миры вселенной.” Выход в космос неизбежен – иначе где разместить воскрешенных предков?   Однажды Лев Толстой рассказывал об учении Федорова членам Московского психологического общества. На недоуменный вопрос: “А как же уместятся на маленькой Земле все бесчисленные воскрешенные поколения?” Толстой ответил: “Это предусмотрено: царство знания и управления не ограничено Землей.” Это заявление было встречено смехом…   Такой реакции следовало ожидать. Космонавтика в Императорской России продолжала оставаться уделом чудаков, воспринималась юмористически, и Федоров, поддерживая ее своей философией, ставил себя в ряд с другими “сумасшедшими.” Но, вопреки общему мнению, именно Николай Федорович верил, что Россия будет когда-нибудь лидировать в космосе. И даже предлагал свою программу по приобщению населения Империи к идее межпланетных перелетов. Он писал:

“…Тот материал, из коего образовались богатырство, аскеты, прокладывавшие пути в северных лесах, казачество, беглые и т. п., это те силы, которые проявятся еще более в крейсерстве1 и, воспитанные широкими просторами суши и океана, потребуют себе необходимо выхода, иначе неизбежны перевороты и всякого рода нестроения, потрясения. Ширь Русской земли способствует образованию подобных характеров; наш простор служит переходом к простору небесного пространства, этого нового поприща для великого подвига. Постепенно, веками образовавшийся предрассудок о недоступности небесного пространства не может быть, однако, назван изначальным. Только переворот, порвавший всякие предания, отделивший резкою гранью людей мысли от людей дела, действия, может считаться началом этого предрассудка. Когда термины душевного мира имели чувственное значение (когда, например, понимать значило брать), тогда такого предрассудка быть еще не могло. Если бы не были порваны традиции, то все исследования небесного пространства имели бы значение исследования путей, т. е. рекогносцировок, а изучение планет имело бы значение открытия новых “землиц”, – по выражению сибирских казаков, новых миров. Задача человека состоит в изменении всего природного, дарового в произведенное трудом, в трудное; небесное же пространство (распространение за пределы Земли) и требует именно радикальных изменений в этом роде. В настоящее время, когда аэростаты обращены в забаву и увеселение, когда в редком городе не видали аэронавтических представлении, не будет чрезмерным желание, чтобы если не каждая община и волость, то хотя бы каждый уезд имел такой воздушный крейсер для исследования и новых опытов. Аэростат, паря над местностью, вызывал бы отвагу и изобретательность, т. е. действовал бы образовательно; это было бы, так сказать, приглашением всех умов к открытию пути в небесное пространство…”   Пройдет сотня лет и американский писатель Филип Фармер создаст внушительную фантастическую эпопею о Мире Реки – планете, на которой наши далекие потомки, Этики, соберут всех воскрешенных жителей Земли. Это станет лучшей иллюстрацией к философии Федорова…   К сказанному остается только добавить, что если Федоров с Фармером правы, то когда-нибудь мы с ними встретимся под необъятным небом нового чудесного мира.     ***   Итак, Николай Федоров, с которым Циолковский познакомился в юности, был не только библиотекарем, но и выдающимся мыслителем. Правда, в своих воспоминаниях Циолковский не сообщает никаких подробностей контактов с ним. Нам известно только, что Федоров рекомендовал юноше некоторые книги, спрашивал его мнение о прочитанном. То есть влияние имело место, но насколько глубоким было это влияние?..   Без сомнения, какие-то идеи Федорову заронить удалось. Не отдавая себе в том отчета, Циолковский будет использовать и развивать их в собственном философском обосновании космической экспансии. А пока в нем победил практик, и глухой подросток начинает придумывать машину, которая позволила бы забрасывать в космос различные предметы.   Его первый космический аппарат представлял собой закрытый ящик, в котором вращалась карусель из эластичного материала с двумя шарами-противовесами.   Юный Циолковский считал, что центробежной силы на концах карусели будет достаточно, чтобы поднять ящик над землей.   “Я был в таком восторге от этого изобретения, – писал он позднее, – что не мог усидеть на месте и пошел развеять душившую меня радость на улицу. Бродил ночью час-два но Москве, размышляя и проверяя свое открытие. Но, увы, еще дорогой я понял, что я заблуждаюсь: будет трясение машины и только. Ни на один грамм ее вес не уменьшится. Однако недолгий восторг был так силен, что я всю жизнь видел этот прибор во сне: я поднимаюсь на нем с великим очарованием…”   Что касается реактивного принципа, то Константин, как и прочие его современники, считал ракету средством для устроения различных “увеселений” и не рассматривал другие варианты ее применения. Время ракет еще не пришло…       Константин Эдуардович Циолковский (Художник В. П. Любимов)       Модель птицеподобного аэроплана Константина Циолковского       Дом Константина Циолковского в Калуге       Динамическая модель межпланетной ракеты Константина Циолковского       Модель полуреактивного аэроплана Константина Циолковского       Воздушно-реактивный двигатель Фридриха Цандера       Иоанновский равелин Петропавловской крепости, теперь здесь – Музей истории космонавтики       “ОРМ-1” – первый стендовый жидкостный ракетный двигатель       Первые советские ракеты с ЖРД: “ГИРД-09” и “ГИРД-Х”       Обложка журнала “Хочу все знать” (Март, 1930)       Обложка журнала “Всемирный следопыт* (Февраль, 1930)       Обложка журнала “Знание – сила” (Декабрь, 1932)       Обложка журнала “Наука и техника” (Май, 1938)       Обложка журнала “Техника – молодежи” (Июнь, 1941)       Боевая пусковая установка “БМ-13” на шасси “Студебеккер”       Пикирующий бомбардировщик “Пе-2”       Истребитель “Ла-7”       Немецкая баллистическая ракета “V-2” в полете       Лунная база будущего (“Открытие мира”)       Советский звездолет в мире другой звезды (“Открытие мира”)       Советские космонавты на Марсе (“Открытие мира”)       Катапультируемая тележка собаки-космонавта       Юрий Алексеевич Гагарин – первый космонавт планеты Земля     ***   1876 год. Несмотря на то, что образование Циолковского было далеко не закончено, отец вызвал его в Вятку. Изможденный почерневший вид сына, тратившего большую часть присылаемых денег на опыты и книги, серьезно обеспокоил родителя. Эдуард Циолковский решил, что двух лет в Москве вполне достаточно, тем более Константин демонстрировал неплохие познания в математике и физике и ему удалось быстро найти работу репетитора гимназистов.   И в Вятке Константин продолжал самообразование, просиживая целые дни в местной библиотеке. Все же оно оставалось бессистемным, на многие вопросы Циолковский не мог получить ответы из книг, а потому некоторые из его поздних проектов основывались на ошибочном понимании тех или иных физических принципов.   Наверное, мы должны быть благодарны судьбе, которая столь жестоко обошлась с Константином Циолковским, лишив его возможности получить нормальное академическое образование. Потенциал этого провинциального мальчика был довольно велик и, скорее всего, он сделал бы выдающуюся научную карьеру. Но мы помним историю Мещерского и можем предположить, что в таком случае все открытия ученого остались бы на периферии общественного интереса, скрытые в трудах многочисленных конференций, во все времена издававшихся мизерными тиражами. Недостаток образования, как это ни парадоксально, придавал Циолковскому смелости в поиске нового в тех областях, куда российская профессура не решалась заглядывать.   1878 год. Семья Циолковских переехала в Рязань. Константин снова столкнулся с трудностями: в Рязани не было старых знакомств, не было частных уроков. Он решил готовиться к экзаменам на звание учителя уездной школы.   Здесь же, в Рязани, молодой человек вновь размышлял над машиной для полета в космос. Тогда же он прочитал “Математические начала натуральной философии” Исаака Ньютона и приступил к составлению собственных чертежей и таблиц, отражающих устройство Солнечной системы.   Рядом мы находим записи, посвященные эффектам, возникающим при ускоренном движении тел: явления на маятнике и качелях, в вагоне, начинающем либо оканчивающем свое движение, в пушечном ядре, где возникает “усиленная тяжесть.” А вот и новые проекты: “веретенообразная башня, висящая без опоры над планетой и не падающая благодаря центробежной силе” (прообраз искусственного спутника), “кольца, окружающие планету без атмосферы, с помощью которых можно восходить на небеса и спускаться с них, а также отправляться в космическое путешествие.”   1879 год. Константин Циолковский построил первую в мире центробежную машину (предшественницу современных центрифуг) и провел на ней серию опытов по воздействию перегрузок на животных. Вес рыжего таракана был увеличен в 300 раз, а вес цыпленка – в 10 раз без малейшего для них вреда.   1880 год. Константин Циолковский сдал экзамены на учительское звание и переехал в Боровск по назначению от Министерства просвещения. 20 августа он женился на Варваре Евграфовне Соколовой.   Казалось бы, женитьба должна была повлиять на образ жизни Циолковского, однако он так не считал. Даже в день свадьбы Константин не празднует, а договаривается с соседом о покупке токарного станка. Чтобы жена не могла влиять на него, Циолковский выбрал в спутницы жизни нелюбимую, но практичную женщину. Позднее он будет раскаиваться в этом, полагая, что отсутствие любви в семье духовно искалечило его детей, но во времена молодости подобное решение казалось ему наиболее разумным.   Став самостоятельным, Константин Эдуардович продолжил свои изыскания:   “…[В доме] у меня сверкали электрические молнии, гремели громы, звонили колокольчики, плясали бумажные куколки, пробивались молнией дыры, загорались огни, вертелись колеса, блистали иллюминации и светились вензеля. Толпа одновременно поражалась громовым ударам. Между прочим, я предлагал желающим попробовать ложкой невидимого варенья. Соблазнившиеся угощением получали электрический удар. Любовались и дивились на электрического осьминога, который хватал всякого своими ногами за нос или за пальцы. Волосы становились дыбом, и выскакивали искры из всякой части тела. Кошка и насекомые также избегали моих экспериментов.   Надувался водородом резиновый мешок и тщательно уравновешивался посредством бумажной лодочки с песком. Как живой, он бродил из комнаты в комнату, следуя воздушным течениям, поднимаясь и опускаясь.”   В этот период Циолковский самостоятельно разрабатывал кинетическую теорию газов, незадолго до него доведенную до законченного облика трудами Клаузиуса, Больцмана, Максвелла и Ван-дер-Ваальса (о чем Циолковский попросту не знал). Несмотря на открытие уже открытого, рукопись “Теория газов”, направленная в Русское физико-химическое общество, была встречена положительно. По результатам ее обсуждения петербургские ученые единодушно избрали провинциального учителя в число членов своего содружества. Однако Циолковский никак не отреагировал на предложение вступить в общество, – у него не было денег, чтобы уплатить членские взносы.   Тем не менее благоприятный отзыв вдохновил Циолковского. Из-под пера вышли новые работы: “Продолжительность лучеиспускания Солнца” и “Механика подобно изменяющегося организма.”   1883 год. Константин Циолковский склеил и запустил бумажный монгольфьер над Боровском.   Тогда же написал статью “Свободное пространство”, в которой совершил свое первое мысленное путешествие в космические просторы и наметил способ управления движением там, где нет опоры, – за счет силы реакции:   “Меньшая из масс приобретает скорость, во столько раз большую скорости большой массы, во сколько раз масса большого тела больше массы меньшего тела.”   Это небольшое открытие Циолковский проиллюстрировал следующим образом: “Мне пить хочется, на расстоянии 10 метров от меня, ничем не поддерживаемый, висит в пространстве графин с водой. В моем жилетном кармане часы, в моих руках – клубок тонких ниток, массой которых я пренебрегаю. Свободный конец нитки я привязываю к часам и эти часы бросаю по направлению, противоположному тому, в котором я вижу графин. Часы быстро от меня уходят; клубок нитей развивается, я же сам постепенно приближаюсь к графину.”   На этом принципе ученый предложил новую конструкцию движителя для космического корабля. Это пушка, снаряды которой создают силу отдачи. Меняя положение ствола пушки, можно лететь в любом направлении.   1885 год. Циолковский начинает работу над рукописью “Теория и опыт аэростата.” С этого момента начинается его многолетнее увлечение проблемами воздухоплавания. Константин Эдуардович разрабатывает и продвигает в массы свой проект цельнометаллического дирижабля с изменяющимся объемом.   Время показало нежизнеспособность этого проекта: дирижаблей с металлической оболочкой нет до сих пор, да и сама конструкция, предложенная Циолковским, основана на ошибочных представлениях, требует переосмысления и серьезной доработки. Однако в те времена еще не было сложившейся теории воздухоплавания и идея цельнометаллического дирижабля не вызывала немедленного отторжения у научного сообщества.   1887 год. Циолковский отправился по приглашению профессора Александра Григорьевича Столетова в Москву и выступил перед членами Физического отделения Общества любителей естествознания с проектом своего дирижабля.   1890 год. VII отдел Русского технического общества рассмотрел проект цельнометаллического дирижабля Циолковского. Здесь он встретил критику со стороны военного инженера Евгения Степановича Федорова (второй Федоров в жизни Циолковского), который считался одним из крупных специалистов в области воздухоплавания. В денежной субсидии автору было отказано.   1891 год. В трудах Общества любителей естествознания были впервые опубликованы статьи Циолковского: “Давление жидкости на равномерно движущуюся в ней плоскость” и “Как предохранить хрупкие и нежные вещи от толчков и ударов.”   1892 год. Константин Циолковский с женой переехали в Калугу. Здесь он преподавал арифметику и геометрию в уездном училище.   В том же году Циолковский на деньги друзей выпустил брошюру “Аэростат металлический управляемый.” Работа над ней была закончена еще в Боровске, а напечатала ее московская типография Волчанинова.   1893 год. Циолковского приняли в число членов Нижегородского кружка любителей астрономии. А в приложении к популярному журналу “Вокруг света” был опубликован фантастический рассказ “На Луне”, написанный Константином Эдуардовичем еще в 1887 году в Боровске.   Сюжет этой фантазии прост. Рассказчик попадает во сне на Луну, встречает там своего друга-физика, наблюдает и описывает различные явления, обусловленные пониженной силой тяжести и отсутствием атмосферы. Идеальная иллюстрация к соответствующим урокам по физике и астрономии. Нельзя утверждать, что Циолковский был родоначальником поджанра “научно-фантастический очерк”, но в том, что он одним из первых среди русских прозаиков прибег к этой необычной повествовательной форме, не приходится сомневаться.   1894 год. В журнале “Наука и жизнь” вышла работа “Аэроплан, или птицеподобная (авиационная) летательная машина.” Здесь Циолковский предлагает проект летательного аппарата тяжелее воздуха. Сразу отказавшись от популярной идеи махолета, подражающего движениям птицы, Константин Эдуардович пишет о необходимости увеличения скорости аппарата и придания ему обтекаемых форм. Тягу предполагалось создавать за счет двух винтов в головной части. В качестве источника энергии Циолковский, развивая идеи Жуковского, выбрал взрывные бензиновые двигатели, охлаждаемые потоком встречного воздуха. Кроме всего прочего, в этой работе рассматривалась возможность установки на аэропланы автопилота на гироскопах. К сожалению, эту статью никто не заметил.   1895 год. Опубликована научно-фантастическая повесть “Грезы о земле и небе и эффекты всемирного тяготения.” В этой работе Циолковский рассматривал самые невероятные гипотезы. Нарисовав вначале величественную картину Вселенной и объяснив читателю значение для жизни человечества закона всемирного притяжения, автор рассказывает в виде иллюстрации о фантастическом происшествии: тяжесть на Земле исчезла и начался невообразимый хаос. Далее развивается идея о необходимости создания для научных целей искусственного спутника Земли. Именно здесь впервые применен этот термин с указанием, что “скорость, необходимая для возбуждения центробежной силы, уничтожающей притяжение Земли… должна доходить до 8 верст в одну секунду”, что высота полета “вне пределов атмосферы, значит верст на 300 от земной поверхности” (этой цифрой определялась тогда в научной литературе ее высота). Циолковский останавливается и на способе передвижения в Космосе путем использования силы реакции, а также описывает “солнечные машины”, которые человек сможет применять там в качестве источников энергии (прообраз солнечных батарей?).   1896 год. Циолковский выписал небольшую книжку Александра Петровича Федорова “Новый способ воздухоплавания, исключающий воздух как опорную среду” (третий Федоров в жизни Циолковского). Выкладки молодого изобретателя показались Константину Эдуардовичу туманными и он взялся за самостоятельные вычисления. Именно отсюда следует вести отсчет теоретических изысканий Константина Эдуардовича по вопросу использования реактивных приборов в космонавтике.   1897 год. Для проведения опытов в развитие своей работы над дирижаблем Циолковский построил аэродинамическую трубу. Эта труба стала второй в России (первую создал в 1871 году в Санкт-Петербурге инженер Пашкевич).   10 мая 1897 года Циолковский вывел формулу, устанавливающую зависимость между четырьмя параметрами: скоростью ракеты в любой момент времени, скоростью истечения продуктов сгорания из сопла, массой ракеты, массой взрывных веществ.   Впоследствии эта формула получит имя Циолковского. Как мы помним, в том же году Мещерский опубликовал свое уравнение динамики точки переменной массы, частным случаем которой является уравнение Циолковского. По этой причине некоторые исследователи называют выведенное соотношение формулой Циолковского-Мещерского. Но не следует забывать, что уравнение Мещерского долгое время было известно только теоретикам, а практики для элементарных расчетов ракет использовали именно формулу Циолковского.   Вы легко можете оценить значение этой формулы для инженера-ракетчика. Допустим, необходимо запустить спутник на околоземную орбиту. Значит, скорость ракеты после исчерпания топлива должна равняться первой космической скорости. Скорость истечения для каждого вещества индивидуальна и, между прочим, через определенную зависимость связана с тягой реактивного двигателя. Располагая этими двумя величинами, можно перебирать соотношения масс топлива и ракеты, добиваясь оптимального.   Формула Циолковского несовершенна и носит оценочный характер. Но и этого на первом этапе достаточно, чтобы провести анализ. В конечном итоге, максимально достижимая скорость ракеты прежде всего зависит от скорости истечения продуктов сгорания, и Циолковский почти сразу пришел к выводу, что лучшим топливом для космических ракет является водородно-кислородная смесь.   Для Циолковского уже привычно облекать перспективные идеи в виде фантастического очерка, и он пишет первые главы новой повести, которая обретет известность под названием “Вне Земли.”   1898 год. Циолковский продолжал работу над окончательным оформлением идеи о ракете как приборе для исследования мировых пространств. Вышли и новые работы: “Простое учение о воздушном корабле и его построении” и “Давление воздуха на поверхности, введенные в искусственный воздушный поток.”   “Простое учение” вызвало довольно нелицеприятные отзывы в прессе. Это был уже не первый случай, когда калужского учителя называли “фантазером.” Но если прежде эти высказывания касались фантастических очерков типа “Грез о земле и небе”, то теперь такую оценку получила статья о “воздушном корабле” – любимом детище Циолковского.   Более счастливой оказалась вторая работа. Академик Михаил Александрович Рыкачев, занимавшийся проблемами аэродинамики, дал на нее положительный отзыв и рекомендовал Физико-математическому отделению Академии наук поддержать инициативного самоучку.   1899 год. Циолковского пригласили на работу в Женское епархиальное училище.   1900 год. Академия наук приняла решение помочь Циолковскому в проведении опытов по аэродинамике. Ему высылают 470 рублей на приобретение необходимых материалов. На основе экспериментов Циолковский вывел формулу, связывающую потребную мощность двигателя с аэродинамическим коэффициентом сопротивления и коэффициентом подъемной силы, и подошел к проблеме турбулентного обтекания, которая впоследствии составила одну из важнейших задач в самолетостроении.   1901 год. Циолковский закончил работы с аэродинамической трубой и выслал подробный отчет в Академию наук. Однако академика Рыкачева не удовлетворили полученные данные. Прежде чем опубликовать результаты, он затребовал у Циолковского дополнительную информацию: параметры атмосферы во время проведения опытов и рабочие записи по всем экспериментам, включая неудачные. Циолковский вспылил, посчитав, что ему не доверяют, и отказался выполнить это вполне разумное требование. Оказавшись в двойственном положении, Рыкачев дал отрицательный отзыв о работе в целом. Отдельные выдержки из отчета были все же опубликованы в “Научном обозрении.”   Отзыв Рыкачева надолго дискредитировал Циолковского в глазах научного сообщества. С этого момента многие ученые не воспринимали его всерьез. Например, автор теории подъемной силы Николай Егорович Жуковский, ранее сочувствовавший изобретателю, даже не удосужился ознакомиться с отчетом, пришедшим из Калуги, и в конце концов потерял его.   1902 год. Покончил жизнь самоубийством Игнат Циолковский – старший сын ученого. Это был талантливый молодой человек, имевший исключительные математические способности. Он отравился, будучи студентом-первокурсником. Причины этого самоубийства не ясны. Возможно, Игната толкнуло к смерти нищенское положение, в котором он пребывал. В то же время от отца он не мог ждать понимания и поддержки, поскольку тот был слишком увлечен своими экспериментами и не думал о будущем.

“На последний план я ставил благо семьи и близких, – с горечью признался Циолковский позже. – Все для высокого. Я не пил, не курил, не тратил ни одной лишней копейки на себя: например, на одежду. Я был всегда почти впроголодь, плохо одет. Умерял себя во всем до последней степени. Терпела со мной и семья Я часто раздражался и, может быть, делал жизнь окружающих тяжелой, нервной…”   Константин Эдуардович долго не мог смириться с ранним уходом сына. Размышляя о жизни и смерти, о смысле существования человека и человечества, он создал собственную философию в развитие тех идей, которые, возможно, заронил в его душу Николай Федорович Федоров. Первой работой, посвященной раскрытию этой философии, можно считать статью “Естественные основы нравственности”, которую он начал в январе 1903 года.     ***   Философию Константина Циолковского ныне называют “научным космизмом.” Это неправильное определение. Дело в том, что основные положения философии Циолковского основываются на вере – на предположениях, которые Циолковский объявляет аксиомами, не требующими научного обоснования.   В работах разных лет калужский учитель описывает и развивает свою философию. Она действительно космична, поскольку Циолковский распространяет ее и на видимую Вселенную, и на “тонкие” невидимые миры, на социум и на отдельного человека.   В основу философии Константина Циолковского положена гипотеза о существовании во Вселенной более совершенных форм разумной жизни, – то есть цивилизаций, ушедших по ступени прогресса и эволюции гораздо дальше человечества, которое по сравнению с ними пребывает в дикости. В какой-то момент своей истории инопланетные существа отказались от телесных оболочек, перейдя в “лучистую форму” и обретя через это изумительное совершенство и физическое бессмертие. Существуя на безграничных просторах космоса, они ищут и находят миры, где обретаются неразвитые общества, вроде нашего, и пытаются направить их на путь истинный, поднять до своего уровня. В случае неудачи более высокоразвитая цивилизация имеет право уничтожить менее развитую, прекратив бесконечные “страдания” последней.   Циолковский указывает, что такая кошмарная участь неизбежно ожидает и Землю – если только сами земляне не одумаются, не возьмутся за ум и не начнут преобразовывать мир и себя самих по космическим стандартам.   Циолковский очень хорошо представляет себе, что это за стандарты и каким способом можно усовершенствовать современное человечество. И он делится рецептом спасения с нами. Для начала необходимо признать, что прогресс двигают гении. Следовательно, все социальные институты должны быть ориентированы на выявление и обучение гениев. Остальные, впрочем, тоже не будут страдать, – для них создадут вполне тепличные условия в духе тех коммунарских утопий, которые обожали русские романисты вроде Одоевского с Чернышевским.   Вот как Циолковский описывает день из жизни коммунара в работе “Горе и гений” (191 б):   “Я неженатый молодой человек. Сплю в общей холостяцкой. Так там тепло, что спать можно раздетым или в дневном чуть измененном покрове. Тюфяком служит натянутая холстина. Просыпаюсь рано: бегу в ванную. Воды теплой и холодной сколько угодно. Сбрасываю свой легкий покров и делаю омовение всего тела. Вместе с другими, в определенный час отправляюсь на обязательную работу: в данном случае на земледельческую. Мне приходится сидеть на автоплуге (самоходная машина), который, двигаясь, взрывает и разрыхляет почву. Надо следить за правильным ходом работы. Шесть часов обязательного труда, и все кончено. Теперь я сам себе хозяин: могу делать, что хочу. В определенные промежутки времени я получаю подкрепление в виде растительной пищи – вареной, сырой или жареной – приготовленной весьма искусно, в особых печах, на основании научных исследований и многолетних опытов. Она состоит из обработанных овощей, фруктов, зерен, сахару и т. д. Выбор пищи свободен и весьма разнообразен. Другие занимаются садом, воспитанием, преподаванием наук, искусств, ремесел, технологий. Третьи наблюдают за малютками, больными; приготовляют пищу, наблюдают чистоту, порядок. Четвертые отправляются на более или менее удаленные фабрики, чтобы провести в них тем меньшее число часов обязательного труда, чем работа тяжелее.       Константин Эдуардович Циолковский в своей библиотеке

В теплое время преобладают земледельческие хлопоты, в холодное – фабричные. Девушки живут и работают также: но их труды, как и труды всех, кто может быть чем-нибудь полезен обществу, по возможности соответствуют их полу, свойствам, возрасту и наклонностям. Свободное время посвящают обязательным, но желательным трудам, изобретениям, опытам, размышлениям, чтению, лекциям, разговорам или просто наблюдению общей жизни дома и изучению людей. Для многих занятий есть приспособленные для того помещения. Например, для размышления иным нравится зала, где обязательно молчание и самый слабый свет, чтобы только отыскать свое место и не столкнуться с соседом. Многие гуляют по прекрасным садам и полям, смотря по погоде. То в густой тени величественных деревьев, то на полянках и по дорожкам – между стенами колышущейся от ветра пшеницы, ржи и т. д. Свежесть деревьев, обвешанных разнообразными плодами, прохлада тени, приятная теплота солнечных лучей, красота видов располагают к беседам, к движению, к радости. Спокойствие духа, не страдающего печальными думами о близких, о горестях, пыли, грязи, нечистоте и бесцельности жизни, способствует свободной работе мысли, возникновению творчества и чувств благодарности к Богу.   Общие собрания бывают в свободное время периодически, в определенный день и час. Экстренные собрания редки и могут быть во всякое время, если для того члены сошлись в залу собрания. Председатель распоряжается: желающие что-нибудь говорить обсуждают, решают, судят, предлагают, молятся. Но последнее слово, самое решение остается за избранным единым. Царит абсолютизм. Зато нет нерешительности, ни малейшего промедления в делах всякого рода. Прогресс идет безостановочно. Повиновение решению одного – беспрекословное. Но если избранный выказывает деспотизм, нарушает свободу, законы, выказывает слабость ума, делает ошибки и их довольно много или они крупны, то он меняется сейчас же на другого в экстренном собрании. Кроме того, чтобы не вышло беспорядков, каждые 10 дней или менее в определенный час все собираются по установленному закону и выбирают того же или иного председателя. Законов немного: они непрерывно меняются и совершенствуются председателями же. Число законов и объем их не затрудняют памяти самого слабого из членов. Более царит дух закона, а не буква его – дух высшей правды…”   Именно в такой “тепличной” среде, по мнению Циолковского, можно вырастить настоящих гениев, позволив им раскрыть дремлющие таланты. Чтобы закрепить за гениями статус превосходящих существ, Циолковский предлагал создать многоуровневую систему общественного уклада. То есть описанная выше “теплица” – еще не идеал, ее обитателям есть куда стремиться:   “Некоторая часть членов общества, обыкновенно один, два процента, назначается в общество второго высшего порядка. Их избирает непременно общество. Это и есть председатели. Но часть времени каждый из них проводит в избравшем его обществе, ведая дела его, как правитель, а часть – в высшем слое. Одним словом, они чередуются, управляя по порядку, но монархически. Не связанные управлением, правители отправляются в высшие общества в качестве равноправных членов. Там они набираются высшей мудрости и тогда переходят по очереди в свое низшее общество: председатели передают ее настолько, насколько могут воспринять эту мудрость, знание, опытность, избравшему его низшему обществу. Так же живет и общество второго порядка, только там сообразно высшему составу и дела сложнее и промахов меньше. Каждый член каждого общества получает приблизительно одно и то же сообразно своей индивидуальности (личным свойствам): именно то, что необходимо для здорового существования, для развития тела и духа и для обеспечения того же для его потомства. Никто не привлекается к повышению грубыми материальными благами, роскошью, лакомствами и т. д. Председатель отличается от других членов только своей специальностью: один больше пишет, другой больше работает на фабрике, а председатель больше управляет: устранили его – и он делает то же, что и другие. Опять избрали – он решает дела. Не только высокоразвитая совесть и разум заставляют каждого стремиться к доброму, но и страх исключения из общества и водворения в низшее или даже в мир. Но низшее общество может его опять избрать и водворить в высшее, и последнее опять его может исключить только на время. Одним словом – избранного могут исключить совсем только избравшие его.”   Эвхронии Циолковского утопичны и антиутопичны в равной степени. Мы видим более справедливо устроенное общество, которое тем не менее структурируется на старом, как мир, базисе – на страхе.   Двойственность “космической философии” (которая выражается, кстати, не только в рецептах по устройству “тепличного” общества) привела к тому, что ее пытаются трактовать в своих целях как радикальные правые, так и радикальные левые, как махровые патриоты, так и безродные космополиты. Однако сам Циолковский шел еще дальше, говоря о необходимости селекции с целью улучшения человеческой расы, о планомерном уничтожении “низших форм жизни” (к которым он относил не только насекомых, но и негров с индейцами) и в то же время – о более развитой системе демократических выборов и устранении дискриминации по любому признаку…   Так или иначе, но главной целью совершенствования общества должно было стать расселение его по всей Вселенной.   Циолковский напрямую связывал развитие космических технологий с революционными изменениями в социуме. Будущее покажет, что между научно-технической и социальной эволюциями нет прямой корреляции, однако в первой половине XX века многие, вслед за Циолковским, считали иначе. Более того, этот тезис, почти без изменений, вошел в официальную советскую идеологию и в таком виде просуществовал до середины 1990-х годов!   Приход “прекрасного нового мира” по описанному образцу Циолковский считал неизбежным, поскольку в этом выражается не изменчивая воля людей, но “воля Вселенной”, проводимая через объективные законы и через деятельность инопланетян. Будучи практиком до мозга костей, Циолковский не удовлетворялся смутными намеками на существование сверхцивилизации, – он видел доказательства в “необъяснимых явлениях” (современные нам уфологи называют их “аномальными”). Он и сам был свидетелем таких явлений:

“Опишу случай, бывший 40 лет тому назад в Боровске, на моей квартире, в доме Ковалева. К сожалению, дата не была отмечена. Даже года мне нелегко назвать (кажется, в 1886 году весной, в апреле. Мне было 28 лет).   В силу разных условий и событий душевное состояние у меня было тяжелое. Унывал я.   Книги Нового Завета я тщательно еще раньше изучал и высоко ценил личность Галилейского Учителя и его учеников. Но широкой точки зрения по молодости не имел. Все затемнялось узкой наукой. Едва мерцала возможность того, о чем проповедовал Учитель.   В отчаянии я прибегнул к Нему, к его силе, желая поддержки, и думал так: если бы я видел знамение в виде совершенно правильного креста или грубой, но правильной фигуры человека, то это было бы довольно, чтобы я придал вечное значение Христу в земных делах (и прогнал своеучение).

Потом я забыл эти мысли и желания. Мы переехали через несколько месяцев к Ковалевым и тут-то ранней весной, с крылечка, выходящего во двор, я увидел часов около 5-6 то, что потом сильно влияло на меня всю жизнь.
Кажется, облачный крест точной формы, как бы вырезанный из бумаги (четырехконечный католический “криж” с равными концами).   Не отрывая глаз от него, я стал звать жену, но она не слыхала и не пришла. Я успокоился и стал смотреть по сторонам. Потом опять взглянул на крест, но уже увидел фигуру человека, тоже как бы вырезанную из бумаги (без глаз, без пальцев, очень грубую, но правильную). Потом уже припомнил, что я ранее желал все это видеть…”   В этом видении (точнее, в воспоминании о видении) весь Циолковский. В его философии удивительным образом слились религиозность и атеизм, жесткость и милосердие, фашизм и либерализм. Но в сущности таким же парадоксальным было и его время, а Константин Эдуардович был всего лишь сыном своего времени. Мы можем критиковать калужского мыслителя, но при этом не следует забывать: на то, чтобы разобраться, кто есть кто и что есть что, понадобилось сто лет, три мировые войны и крушение десятка могущественных империй. И разве мы уверены сегодня, что уроки истории пошли впрок?..     ***   1903 год. Самый знаменательный год в жизни Циолковского. В майском номере журнала “Научное обозрение” была опубликована первая часть труда “Исследование мировых пространств реактивными приборами.”   “Исследование” – это зрелый труд зрелого ученого. Циолковский начинает с того, что рассматривает ранние предложения по выходу человека в космос на аэростате и с помощью артиллерийского орудия и показывает их фантастичность. В качестве реальной альтернативы предлагается ракета. Но это не просто ракета сама по себе – это вполне конкретный проект летательного аппарата, состоящего из двух отсеков: жилого и двигательного (в списке проектов Циолковского эта конструкция проходит под названием “Ракета с прямой дюзой”). Двигатель работает на смеси жидкий водород – жидкий кислород, а его эффективность рассчитывается по формуле Циолковского, которая в той исторической публикации была обнародована впервые. Описание первой космической ракеты Циолковского кратко, но содержательно:       Схемы ракет Константина Циолковского

“…металлическая продолговатая камера (формы наименьшего сопротивления), снабженная светом, кислородом, поглотителями углекислоты, миазмов и других животных выделений, – предназначена не только для хранения разных физических приборов, но и для управляющего камерой разумного существа . Камера имеет большой запас веществ, которые при своем смешении тотчас же образуют взрывчатую массу. Вещества эти правильно и довольно равномерно взрываясь в определенном для того месте, текут в виде горячих газов по расширяющимся к концу трубам, вроде рупора или духового музыкального инструмента. Трубы эти расположены вдоль стенок камеры, по направлению ее длины. В одном узком конце трубы совершается смешение взрывчатых веществ: тут получаются сгущенные и пламенные газы. В другом, расширенном ее конце они, сильно разредившись и охладившись от этого, вырываются наружу, через раструбы, с громадною относительною скоростью…”   Результат публикации “Исследования” оказался совсем не тот, какого ожидал Циолковский. Ни соотечественники, ни зарубежные ученые не смогли оценить значение этого исследования для будущего космонавтики. Просто потому, что космонавтики как научно-технической дисциплины еще не существовало.   1904 год. Циолковский купил дом на Коровинской улице в Калуге, – с 1936 года в этом здании будет открыт мемориальный Дом-музей.   1905 год. В одном из номеров газеты “Иллюстрированные биржевые ведомости” сообщалось, что в Америке сделано “страшное военное изобретение” – боевая ракета. Корреспондент не поскупился на красочные описания: “Вчера в течение ряда опытов тысячи вновь изобретенных мин летали по воздуху, разбрасывая на большое расстояние снаряды, начиненные пулями.” Это была типичная газетная утка, но Циолковский в нее поверил. Теория, разработанная им, говорила о возможности построения новой боевой ракеты.   “Эта телеграмма навела меня на горестные размышления, – писал Циолковский редактору газеты. – Прошу позволения поделиться ими с читателями ввиду их поучительности.   Ровно два года тому назад – в мае 1903 года – в № 5 “Научного обозрения” появилась моя математическая работа (в два печатных листа) – “Исследование мировых пространств реактивными приборами.” В ней, в сущности, изложена теория гигантской ракеты, поднимающей людей и даже доносящей их, при известных условиях, до Луны и других небесных тел.   И вот всесветные акулы (как называет Эдиссон похитителей чужих мыслей) уже успели отчасти подтвердить мои идеи и, увы, уже применить их к разрушительным целям. Я не работал никогда над тем, чтобы усовершенствовать способы ведения войны. Это противно моему христианскому духу. Работая над реактивными приборами, я имел мирные и высокие цели: завоевать вселенную для блага человечества, завоевать пространство и энергию, испускаемую солнцем. Но что же вы, мудрецы, любители истины и блага, не поддержали меня? Почему не разобраны, не проверены мои работы, почему не обратили, наконец, на них даже внимания? Орудия разрушения вас занимают, а орудия блага – нет.   Когда это кончится, пренебрежение мыслью, пренебрежение великим? Если я не прав в этом великом, докажите мне, а если я прав, то почему не слушаете меня?..

Общество от этого теряет бездну. Акулы распоряжаются и преподносят, что и как хотят: вместо исследования неба – боевые снаряды, вместо истины -убийство…”   1911 год. Журнал “Вестник воздухоплавания” начал публиковать вторую часть труда “Исследование мировых пространств реактивными приборами.” В ней Циолковский привел результаты своих вычислений по преодолению силы земного тяготения и времени полета к соседним планетам. Здесь же он выдвинул идею автономной системы жизнеобеспечения для космических кораблей.   На этот раз статья Циолковского наделала много шума в научном мире, и некоторые из изобретателей-ракетчиков (француз Робер Эсно-Пельтри и американец Роберт Годдард) попробовали оспорить научный приоритет Циолковского. Этого, однако, не получилось, поскольку доказательством приоритета служила публикация 1903 года.   1912 год. Впервые о Циолковском была написана популярная статья. Это сделал инженер Владимир Рюмин, которого я упоминал выше. Статья называлась “На ракете в мировое пространство” и опубликовал ее журнал “Природа и люди” издательства Петра Сойкина.   Рюмин стал первым страстным пропагандистом идей Циолковского. Вот запись из его дневника:   “Прочел раз, прочел вторично с карандашом в руке, проверяя математические выкладки автора. Да! Это мысль! Циолковский не только один из многих завоевателей воздушной стихии. Это гений, открывающий грядущим поколениям путь к звездам. О нем надо кричать! Его идеи надо сделать достоянием возможно более широких читательских масс. Авось, среди них найдутся люди, которые не только проникнутся величием мысли Циолковского, но и сумеют помочь ему приблизить ее осуществление. Надо им только доказать, что он прав, что полеты в безвоздушном планетном пространстве действительно возможны, что это не простая научная фантазия, а самая реальная возможность!”   И в статье Рюмин столь же увлеченно доказывает:

“Ракета – вот тот экипаж, который единственно возможен для путника, собирающегося отправиться в мировое пространство, желающего отделиться не только от поверхности земли, но и преодолеть силу ее притяжения. Ни пушка Жюль Верна, ни уничтожающий притяжение “кеворит”, придуманный (увы! только в романе) Уэльсом, – не в состоянии решить задачу установления сношений между телами нашей солнечной системы. Только реактивный прибор может и преодолеть притяжение земли, и регулировать скорость движения, и изменять направление в пространстве, и притом – быть управляемым изнутри. Будущие междупланетные путешественники – не пассивные пассажиры пушечного ядра, а в полном смысле слова автомобилисты мирового пространства.”   Ближе к финалу страстность Рюмина перерастает в восторженный гимн:   “Пусть идея нашего талантливого соотечественника так и останется для человечества только идеей и никогда не будет приведена в исполнение, – одна мечта о ее осуществлении уже является завоеванием человеческого разума, каких еще не бывало доныне. И я лично твердо верю, что все же когда-нибудь настанет время, когда люди, – быть может, забыв имя творца этой идеи, – понесутся в громадных реактивных снарядах и человек станет гражданином всего беспредельного мирового пространства!”       Обложка альманаха “Научное обозрение”, в котором впервые была опубликована основополагающая статья Циолковского “Исследование мировых пространств реактивными приборами”     С этого момента Циолковский перестает быть просто самоучкой-изобретателем, популяризирующим свои открытия с помощью статей и фантастических рассказов, – он сам становится персонажем популярной литературы, давая писателям точку опоры при рассказе о межпланетных полетах. Как раньше любая популярная статья или книга о перспективах освоения космоса начиналась с упоминания Жюля Верна, так теперь она будет начинаться с упоминания Циолковского.   1914 год. Циолковский принял участие в работе III Всероссийского Воздухоплавательного съезда в Санкт-Петербурге. Здесь он выступил с докладом “О металлическом аэронате”, развивая старую идею дирижабля из гофрированной стали. Оппонентом был Жуковский.   В том же году Циолковский попробовал оспорить теорию тепловой смерти Вселенной, предложенную Рудольфом Клаузиусом на основе Второго закона термодинамики, и опубликовал брошюрой новую версию “Исследования мировых пространств реактивными приборами.”   В этой новой работе он описал второй проект космической ракеты, известный ныне под названием “Ракета с кривой дюзой.” Здесь Циолковский предложил использовать жидкий кислород не только как окислитель для работы двигателя, но и как агент системы охлаждения “внутренности” ракеты при ее движении. Для управления движением придумано оригинальное устройство: в поток выходящих продуктов сгорания устанавливается твердая жаропрочная пластинка (газовый руль), отклонением которой можно менять направление реактивной струи, а значит, и направление полета.

Прокрутить вверх