Климович л и книга о коранe eго происхождeнии и мифологии м 1986 267 с 3

со стороны Ирана, Византии и их сателлитов.   Зревший среди арабов протест против господства старых  общественных устоев, которые сковывали развитие производительных сил,  а также против угрозы нашествия чужеземцев (она с новой силой  ощутилась в начале VII века, когда полчища Ирана обрушились на  прилегающие к Аравии области Византии) был побудительной причиной  новых идейных течений у арабов. В соответствии с условиями времени они  приняли характер религиозных монотеистических учений, то есть были  связаны с уже известной нам проповедью ханифов.   Насколько удается установить на основе Корана, древнеарабской  поэзии и других источников, в проповедях пророков и прорицателей,  выражавших думы и чаяния широких слоев, едва ли не главным было  осуждение раздоров и военных нападений, стычек, обещание людям  спокойной и обеспеченной жизни.

 

У древнеарабского поэта Зухайра  (предположительно 530-628) в знаменитой касыде[Касыда (касида;  по-арабски «целеустремленная») — своеобразная ода, имеющая  обязательную вступительную часть (насиб), сюжет которой обычно  непосредственно не связан с ее основным содержанием.

 

Касыда, в отличие  от оды, может быть направлена не только к возвеличению, но и к  уничижению рода, племени или отдельного лица, которому посвящена, то  есть может выполнять роль сатиры — хаджвия. О популярности этого жанра  среди арабов говорит легенда, по которой десять лучших касыд были  отобраны и, красиво написанные, подвешены в Каабе. Жанр касыды  известен также в тюрко- и ираноязычной поэзии.], которая, согласно  легенде, была начертана золотом на дорогой материи и вывешена в  мекканской Каабе, о войнах говорилось:     Война, словно лютый зверь, выходит на промысел,   Добычу почуявши, ее сторожит в кустах.

 

Как жернов, тела людей в муку истолчет она   И злобную ненависть посеет у них в сердцах.     (Перевод А. Долининой)     Вместе с тем поэт предостерегал как от беспечности, так и от  крайней, необоснованной подозрительности:     Удара не жди, а сам скорей наноси удар,   Свои защищай колодцы смело с мечом в руках.   Не чтишь ты себя — не станут люди другие чтить,   А если к чужим идешь — врагов видишь ты в друзьях.     Эти мотивы не были случайны, они волновали многих. И лишь приняв  их во внимание, можно понять сообщавшиеся пророками «откровения» с  обещанием близких перемен в жизни арабов. Пророки говорили о  приближении «вести», когда грядет «час», после которого все невзгоды  арабов прекратятся. Успокаивая, Коран не раз сообщает, что этот час  непременно наступит (15:85; 20:15). Из Корана же видно, как такие  проповеди вызывали вопросы: «Когда он наступит?» (79:42), «К какому  времени он приурочен?» (7:186). Спорили о том, когда придет этот «час»  или «день» и «весть» о нем: «О чем расспрашивают они друг друга? О  великой вести, о которой они между собой разногласят?

 

Действительно,  скоро они узнают ее; да, действительно, скоро узнают» (78:1-5).

 

Но так  как, несмотря на такие заверения, «час» не наступал, а жизнь была все  так же тяжела, беспокоившихся стали успокаивать: «Поведенное богом  наступит: не просите, чтобы оно ускорилось» (16:1). «Всему есть  определенная пора» (20:129). «Следуй же за тем, что внушается тебе, и  терпи, пока Аллах не рассудит: ведь он — лучший из судящих!» (К.,  10:109) и т. п.   Такие проповеди пророков, полные призывов к терпению, конечно, не  звали людей бороться за лучшую долю, а, напротив, могли лишь отвлекать  их от борьбы, обезоруживать. Но в обещаниях пророков были и доводы,  отражавшие настроения масс и поэтому получавшие широкое  распространение, особенно в Мекке, Йасрибе и таких земледельческих  областях, как Йемама, где было много иноверцев и где население  страдало от междоусобиц разных родов и племен. В Йемаме глава племени  бану-ханифа находился в вассальной зависимости от сасанидского Ирана,  хотя и принял христианство. Жившие в йасрибе и часто враждовавшие  между собой племена аус и хазрадж одно время платили дань тому же  Ирану и испытывали гнет со стороны племен иудеев бану-курейза и  бану-надир, с помощью которых правившая иранская династия Сасанидов  пыталась осуществлять свое господство.

 

Среди иудеев Аравии в то время  получили широкую известность мессианские идеи, ожидание прихода  мессии.   Весьма характерно также, что даже, рисуя фантастические картины  наступления «последнего часа» (вроде: «Когда солнце обовьется мраком,  когда звезды померкнут, когда горы с мест своих сдвинутся… когда  звери столпятся, когда моря закипят… когда небо, как покров,  снимется, когда ад разгорится и когда рай приблизится», 81:1-3, 5-6,  11-13), Коран находил слова для осуждения обычаев первобытнообщинного  строя, пришедших в противоречие с развитием общества.

 

В приведенной  тираде критике подвергнут жестокий обычай закапывания новорожденных,  если первый ребенок в семье — девочка. Там сказано: «…когда  похороненная живою будет спрошена: за какой грех она убита?» (81:8-9).   Безусловно, такие проповеди не могли иметь одинакового и  одновременного успеха среди всех слоев населения. Правящие круги  курейшитов и жречество не скрывали своего отрицательного отношения к  подобным проповедям. И неудивительно, что, как следует даже из  сравнительно скупых преданий и легенд о жизни Мухаммеда в Мекке,  пророк должен был проявлять там немало осмотрительности и постоянного  такта. Своих потенциальных противников или соперников ему приходилось  усматривать здесь не только среди курейшитской знати и жречества —  кахинов, поддерживавших культ доисламской многобожной Каабы, но также  в лице популярных проповедников, близких к ханифам. Беспокоил его и  возросший авторитет среди курейшитов и близких им родов и племен  поэтов и чтецов-декламаторов — ша’иров и рави, которые выступали на  устраивавшихся близ Мекки ярмарках. Не случайно поэты оказались  заклейменными в Коране.   «Не сообщить ли мне вам, на кого нисходят сатаны (шайтаны. —  Л.К.)? — читаем в 26-й суре Корана, носящей название «Поэты». —  Нисходят они на всякого лжеца, грешника. Они извергают подслушанное,  но большинство их лжецы. И поэты — за ними следуют заблудшие. Разве ты  не видишь, что они по всем долинам бродят и что они говорят то, чего  не делают…» (К., 26:221-226). Исключение допущено лишь для тех, кто  уже успел принять сторону проповедников ислама: «…кроме тех, —  добавлено, — которые уверовали и творили добрые дела и поминали Аллаха  много» (К., 26:227).   Это же показывает, что в Коране имеются тексты, продиктованные  сравнительно быстро менявшейся обстановкой периода пророческих  движений, который в Хиджазе являлся и временем раннего ислама. В сурах  Корана, которые можно рассматривать как отражение этого отдаленного  времени, встречаются не только сухие и монотонные религиозные  предписания и проповеди, но и яркая, пылкая образная речь, емкие  словосочетания и красочные сравнения, напоминающие художественные  богатства крупнейшего литературного памятника древних арабских племен,  знаменитые «Дни арабов» («Айям аль-араб»). В этих образцах древней  арабской поэзии и прозы, записанной в VIII-Х столетиях, немало того,  что так или иначе перекликается с сурами Корана.

 

И это несмотря на  настойчивое требование Корана не путать проповедника ислама с поэтом,  или, иначе, с «ведуном», излагающим свои пустые мечтания — «пучки  снов» (К., 21: 5), видения «поэта одержимого» — меджнуна (К., 37:35).

 

Коран подчеркивает: проповедь посланника бога — «не слова поэта» (К.,  69:41), Аллах «не учил его стихам, и не годится это для него» (К.,  36:69).   В этих аятах, впрочем, немало и непоследовательного, что  становится особенно ясным при их сравнении с другими стихами и сурами  и с установленным наукой фактом, что именно ко времени возникновения  ислама у арабов сложилось межплеменное наддиалектное наречие, своего  рода арабское койне, которое легло в основу языка как древнеарабской  поэзии и прозы, так и Корана. Между тем, лишь приняв во внимание этот  факт, можно понять, почему в Коране и тафсире столь большое внимание  уделено языку, на котором он написан.   В добавление к утверждениям Корана, что он начертан на небе и  ниспослан пророку «на языке арабском, ясном» (К., 26:195 и др.), в  толкованиях прибавлено, будто и сам арабский язык своим появлением и  богатством обязан Аллаху.

 

До Мухаммеда, согласно средневековым  мусульманским богословам, вторгавшимся в область лингвистики,  арабскому языку Аллах научил первого человека и пророка — Адама и  вслед за ним других посланников (расуль) и пророков — наби. Но язык,  который им преподан Аллахом, тогда еще-де не был столь совершенным,  как сообщенный при передаче Корана Мухаммеду.   Конечно, язык — важнейшее средство человеческого общения —  изменяется во времени. Как правило, он шлифуется, совершенствуется, и  в этом смысле чем в более позднее время высказан или записан тот или  иной текст, тем он должен быть более богатым. Но в легенде все  перевернуто с ног на голову и средство общения между людьми на  Аравийском полуострове перенесено в небесные просторы, к престолу  Аллаха… Разница же между наби и расулем, согласно мусульманскому  учению, в том, что наби (от арабского «наба» — весть, набувват —  пророчество) — пророчащие вестники Аллаха, а расуль — посланники, то  есть те же пророки, но получившие еще и особые «откровения» бога. Эти  «откровения» были-де записаны и составили священные книги. Так,  согласно Корану, пророкам и посланникам Мусе (Моисею Библии) дан  «Закон» (Таурат, то есть Пятикнижие, Ветхий завет), Дауду (Давиду) —  Забур, (Псалтирь), Исе ибн Марйам (Иисусу, сыну Марйам, или, по Новому  завету, — Иисусу Христу, сыну Марии) — Инджиль (Евангелие). Однако  люди, которым эти пророки Аллаха посылались, со временем исказили,  извратили переданные им истины, изложенные в названных священных  книгах. И поэтому ради восстановления истины Аллах, без воли и желания  которого, по Корану, ничего в мире не происходит, должен был посылать  все новые и новые «откровения» с новыми наби и расулями, объявившимися  у разных народов в различных странах. Согласно мусульманской традиции,  ссылающейся на слова пророка Мухаммеда, всего было послано Аллахом 124  тысячи наби и из них всего 300 расулей. В числе последних главными  принято называть шесть: Адама, Ибрахима (по Ветхому завету — Авраам),  Нуха (по Ветхому завету — Ной) и уже названных нами Мусу, Ису ибн  Марйам и Мухаммеда. Пророк и расуль Мухаммед назван в Коране «печатью  пророков» — хатяма набийина, то есть последним, завершающим,  заключающим всю их цепь.   Такая традиционная цепь пророков и посланников вполне в духе  Корана и мусульманской догматики, но в истории религии вообще она не  оригинальна. Даже и «печатью пророков» еще до ислама назывался Мани  (216-277), проповедник из Вавилонии, заложивший основы манихейства,  религии, имевшей широкое распространение в Иране, Индии и ряде других  стран от Китая до Италии. А имена Адама, Ибрахима, Нуха, Мусы, Дауда и  Исы, как мы уже упомянули, известны и из Библии, где они, однако,  начертаны в другой форме, в транскрипции, принятой их авторами в  соответствии с особенностями речи и письменности их читателей —  еврейской, греческой, латинской…

 

Однако было бы грубой ошибкой  полагать, что вся разница в различной транскрипции.   Вопрос, к которому мы подошли, требует большого внимания и  предварительного изложения некоторых дополнительных сведений.

 

О языке  же Корана следует добавить лишь, что известный теолог XII века  аш-Шахрастани в «Книге о религиях и сектах» («Китаб альмилаль  ва-н-нихаль»), излагая мнение мусульман-мушаббихитов (дословно —  «уподобляющих», «сравнивающих»), писал: «…Буквы, звуки и написанные  знаки (Корана. — Л.К.) — изначальны, предвечны»[Мухаммад ибн Абд  ал-Карим аш-Шахрастани. Книга о религиях и сектах (Китаб ал-милал  ва-н-нихал). Ч.

 

1. Ислам.

 

М., 1984, с. 101 (далее — Аш-Шахрастани).].  Впрочем, «уподобления» этих богословов порой трудно совместить с  Кораном. Так, если в Коране не раз сказано о ясности,  членораздельности речи Аллаха (и говорится об этом, как правило, в  первом лице — как об утверждениях самого Аллаха!), то мушаббихиты  рассказывают, будто разговаривавший с Аллахом пророк Муса (4:162),  соответствующий библейскому Моисею, «слышал речь Аллаха как волочение  цепи»[Там же.].   Однако, как доведется убедиться и дальше, непоследовательность —  не редкость в богословских сочинениях.

 

Медина. Гонимые и гонители       Проповедь Мухаммеда, как и движение ханифов, не получила  поддержки в Мекке, пока там властвовали родо-племенная знать и тесно с  нею связанное жречество доисламской Каабы. Сторонники пророка  подвергались травле и унижениям, из-за которых некоторые из них,  согласно мусульманской традиции, были вынуждены искать убежища за  пределами Хиджаза, даже в Аксумском государстве, в Северной Эфиопии.  Впрочем, связи с Восточной Африкой были давние, эфиопская община в  Мекке известна еще в VI веке. Эфиопы оказывались в Хиджазе как мирным  путем, с торговыми караванами, так и в числе воинов других государств.

 

Например, их было немало в походе, предпринятом в середине VI века  правителем Химьяритского государства, расположенного на юге  Аравийского полуострова; история этого похода, в котором, по преданию,  вели слона или 13 слонов, отражена в 105-й суре Корана «Слон» —  «аль-Филь».

 

После кончины жены пророка Хадиджи и смерти вскоре главы рода  хашимитов Абу Талиба, дружественно относившегося к своему племяннику  Мухаммеду, во главе их рода по праву старшинства оказался Абд аль-Узза  ибн Абд аль-Мутталиб. По преданию, являясь родным дядей Мухаммеда, он  был непримиримым недругом его «пророческой миссии», ярым защитником  традиционного культа Каабы.   Мухаммед пытался нейтрализовать фанатичные наскоки дяди и его  близких, но удача в то время была явно не на его стороне.   Оказавшись в положении, когда ни сам он, ни разделявшие его  взгляды курейшиты не могли рассчитывать на помощь своего рода и  племени, Мухаммед, судя по преданию и упоминавшемуся выше старейшему  жизнеописанию пророка — сире Ибн Исхака — Ибн Хишама, стал искать  выход на стороне, вне Мекки. Первая попытка найти поддержку в соседнем  небольшом городе Таифе у арабского племени сакифитов окончилась  безуспешно: пророку с трудом удалось спастись от их гнева. Дальнейшие  поиски свели Мухаммеда с мединцами, которым он был близок по матери,  происходившей из Медины.

 

Обстановка в этом городе была неспокойной.  Населявшие Медину арабские племена аус, хазрадж и другие, а также  издавна жившие в нем значительные группы исповедовавших иудаизм племен  кайнука, надир и курайза страдали от все чаще вспыхивавших  междоусобиц, в основе которых лежала борьба за плодородные земли.

 

Согласившись на роль своеобразного «третейского судьи», а отнюдь  не вероучителя, Мухаммед стал переселять своих сторонников из Мекки в  Медину. Вслед за ними он и сам совершил хиджру — переселение в этот  город. С момента этого переселения ведется мусульманский лунный  календарь хиджры. Летосчисление по нему начинается с 16 (точнее, вечер  15) июля 622 года н. э. Это был первый день нового года — месяца  мухаррема — по лунному календарю древних арабов. Надо сказать, что  днем, когда произошло переселение сторонников Мухаммеда из Мекки в  Медину, в разных преданиях называются разные дни: 14, 20 или 21  сентября 622 года. На это обстоятельство еще в XI веке обратил  внимание знаменитый хорезмский ученый Абу Рейхан Бируни — (973 — ок.  1050), писавший, что «существует разногласие относительно того, в  какой из понедельников была хиджра»[Бируни Абу Рейхан.

 

Избранные  произведения. Ташкент, 1957, 1, с.

 

374.].   Далеко не просто, не сразу и не только мирным путем Мухаммеду и  его соратникам, переселившимся в Медину и называвшимся мухаджирами  («переселенцами» — по-арабски мухаджирун) удалось примирить племена  аус и хазрадж и вместе с примкнувшими к ним мединцами (ансарами —  помощниками) встать в середине двадцатых годов VII века во главе  нового большого объединения родов и племен Хиджаза с центром в Медине.  Это объединение было создано не по родовому или племенному признаку, а  по взаимному признанию равных прав мухаджиров, ансаров, местных  иудейских племен, а также других иноверцев.

 

При соблюдении взаимного  мира и поддержки, в том числе в случае военных действий, которые  предпримут мухаджиры, ансары и племена, исповедующие иудаизм, они  обязывались самостоятельно улаживать дело освобождения или выкупа  попавших в плен единомышленников. Убийца не мог найти оправдания и  защиты ни у кого из договаривающихся сторон; вражда и кровная месть  между ними исключались. Мухаджир Мухаммед признавался судьею и своего  рода политическим главой этого нового объединения. В подтверждение  этой договоренности было обнародовано вошедшее в Коран «откровение» о  равенстве исповеданий: «В религии нет принуждения» — «Ля икраха  фи-д-дини» (2:257).

 

У этого нового объединения, по-видимому, было немало энтузиастов,  давно искавших выхода из нелегкого материального и правового  положения. Но перед ними вскоре возникли новые трудности, решение  которых нельзя было откладывать.

 

Вопреки модернизированным истолкованиям, какой-либо  демократической социальной программы новое объединение не содержало,  так же как не содержали ее и более ранние и поздние «откровения». Вот  пример. Как в Мекке, так и в Медине было немало ростовщиков, к которым  порой приходилось обращаться не только купцам, но и малоимущим,  беднякам.

 

И в Коране находим аяты, осуждающие ростовщиков, лихву  (риба).

 

Но в целом позиция Корана в этом вопросе половинчата. Коран  выступает против чрезмерно высоких процентов, когда за одалживаемую  монету брали две, а то и четыре. С этим он обращается и к тем  ростовщикам, которые приняли ислам: «О вы, которые уверовали! — читаем  в 3-й суре. — Не пожирайте роста, удвоенного вдвойне, и бойтесь  Аллаха, — может быть, вы окажетесь счастливыми!» (К., 3: 125). И еще:  «…бог позволил прибыль в торговле, а лихву запретил… Верующие,  бойтесь бога и оставьте то, что достается вам лихвой, если вы  верующие. Если не сделаете того, то знайте, что у бога и посланника  его война с вами. Но если вы покаетесь, то в ваших руках останется  капитал» (2:276, 278-279). Итак, эта «война», по существу, не шла  дальше некоторого ограничения ростовщичества. И неудивительно, что  ростовщичество в Аравии и других мусульманских странах при арабских  халифах и позднее продолжало существовать, хотя порой и в скрытых  формах. А в XX веке в Саудовской Аравии, на территории которой  находятся Мекка и Медина, получило развитие и банковское дело. Как  отмечается в справочнике «Саудовская Аравия», «под влиянием запрета,  наложенного Кораном на ростовщичество… саудовские банки не  выплачивают и не взимают процентов. Однако они получают «комиссионные»  за обслуживание, которые составляют от 7 до 8,5 % в зависимости от

Прокрутить вверх