Пригожин и стeнгeрс и порядок из хаоса новый диалог чeловeка с природой пeр с англ общ рeд в и аршинова и др м прогрeсс 1986 432 с

Сканирование [email protected] Елена  Ilya Prigogine, Isabelle Stengers  ORDER OUT OF CHAOS  Man’s new dialogue with nature  Heinemann. London.

 

1984        Илья Пригожин, Изабелла Стенгерс  ПОРЯДОК ИЗ ХАОСА  Новый диалог человека с природой  Перевод с английского Ю. А. Данилова  Общая редакция и послесловие  В.

 

И. Аршинова, Ю.

 

Л. Климонтовича  и Ю. В.

 

Сачкова      ББК 15.56 Редактор О. Н.

 

Кессиди  П 75  П 75 Пригожин И., Стенгерс И.  Порядок из хаоса: Новый диалог человека с при­родой: Пер. с англ./ Общ. ред. В. И. Аршинова, Ю. Л.

 

Климонтовича и Ю. В. Сачкова. — М.: Прогресс, 1986.—432 с.  Книга известного бельгийского физико-химика, лауреата Нобелев­ской премии И. Пригожина н его соавтора И. Стенгерс посвящена рас­смотрению науки и философии XIX и XX вв. с позиций науки второй половины нашего столетия, а также проблемам и особенностям совре­менного научного мышления. Цель книги — осмыслить путь, пройден­ный наукой и познанием, и изложить требования современной науки и общества: восстановить союз человека с природой на новых основа­ниях, в котором будет не только единство природы и человека, но так­же науки, культуры и общества. Авторы дают широкое и глубокое историко-научное н философское рассмотрение научного знания, начи­ная с Ньютона, Лапласа и кончая его позднейшей критикой современ­ными буржуазными философами.      ББК 15.56  Редакция литературы по философии и лингвистике  © I. Prigogine, I. Stengers, 1984  © Предисловие — О. Тоффлер, 1984  © Перевод на русский язык и послесловие — издательство «Прогресс», 1986    ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА.. 6  К СОВЕТСКОМУ ЧИТАТЕЛЮ… 9  НАУКА И ИЗМЕНЕНИЕ (ПРЕДИСЛОВИЕ) 13  ПРЕДИСЛОВИЕ К АНГЛИЙСКОМУ ИЗДАНИЮ… 36  НОВЫЙ ДИАЛОГ ЧЕЛОВЕКА С ПРИРОДОЙ.. 36  ВВЕДЕНИЕ. 42  ВЫЗОВ НАУКЕ. 42  1. 42  2. 46  3. 49  4.

 

52  5. 63  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ИЛЛЮЗИЯ УНИВЕРСАЛЬНОГО.. 69  Глава 1. ТРИУМФ РАЗУМА.. 70  1.

 

Новый Моисей. 70  2.

 

Дегуманизованный мир.

 

73  3. Ньютоновский синтез. 81  4.

 

Экспериментальный диалог. 85  5.

 

Миф у истоков науки. 90  6. Пределы классической науки. 98  Глава 2. УСТАНОВЛЕНИЕ РЕАЛЬНОГО.. 104  1. Законы Ньютона. 104  2. Движение и изменение.

 

110  3. Язык динамики. 117  4. Демон Лапласа. 125  Глава 3. ДВЕ КУЛЬТУРЫ… 128  1.

 

Дидро и дискуссия о живом..

 

128  2. Критическая ратификация научного знания Кантом.. 136  3. Натурфилософия. Гегель и Бергсон. 140  4. Процесс и реальность: Уайтхед. 145  5.

 

Ignoramus et Ignorabimus — лейтмотив позитивистов. 148  6. Новое начало. 150  ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

 

НАУКА О СЛОЖНОСТИ..

 

151  Глава 4. ЭНЕРГИЯ И ИНДУСТРИАЛЬНЫЙ ВЕК..

 

151  1. Тепло — соперник гравитации. 151  2.

 

Принцип сохранения энергии. 156  3. Тепловые машины и стрела времени.

 

160  4. От технологии к космологии. 165  5. Рождение энтропии. 167  6. Принцип порядка Больцмана.

 

173  7.

 

Карно и Дарвин. 178  Глава 5. ТРИ ЭТАПА В РАЗВИТИИ ТЕРМОДИНАМИКИ.. 182  1. Поток и сила.

 

182  2. Линейная термодинамика. 189  3. Вдали от равновесия. 192  4. За порогом химической неустойчивости. 198  5.

 

Первое знакомство с молекулярной биологией. 207  6. Бифуркации и нарушение симметрии. 214  7. Каскады бифуркаций и переходы к хаосу. 222  8. От Евклида к Аристотелю..

 

227  Глава 6. ПОРЯДОК ЧЕРЕЗ ФЛУКТУАЦИИ.. 234  1.

 

Флуктуации и химия. 234  2. Флуктуации и корреляции. 236  3. Усиление флуктуаций.

 

239  4. Структурная устойчивость. 248  5. Логистическая эволюция. 251  6. Эволюционная обратная связь. 256  А.. 258  В.. 259  С.. 260  D.. 261  7. Моделирование сложности.

 

263  8. Открытый мир. 268  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ОТ БЫТИЯ К СТАНОВЛЕНИЮ…

 

270  Часть третья. От бытия к становлению.. 270  Глава 7. ПЕРЕОТКРЫТИЕ ВРЕМЕНИ.. 270  1. Смещение акцента. 270  2. Конец универсальности. 275  3.

 

Возникновение квантовой механики. 276  4. Соотношения неопределенности Гейзенберга. 281  5. Временная эволюция квантовых систем.. 285  6. Неравновесная Вселенная.

 

290  Глава 8. СТОЛКНОВЕНИЕ ТЕОРИЙ.. 293  1. Вероятность и необратимость. 293  2. Больцмановский прорыв. 301  3. Критика больцмановской интерпретации. 304  4. Динамика и термодинамика — два различных мира.

 

308  5. Больцман и стрела времени. 316  Глава 9. НЕОБРАТИМОСТЬ — ЭНТРОПИЙНЫЙ БАРЬЕР. 319  1. Энтропия и стрела времени. 319  2. Необратимость как процесс нарушения симметрии. 322  3. Пределы классических понятий. 323  4. Возрождение динамики. 327  5.

 

От случайности к необратимости.

 

335  6. Энтропийный барьер.

 

341  7.

 

Динамика корреляций. 345  8.

 

Энтропия как принцип отбора. 350  9. Активная материя. 352  ЗАКЛЮЧЕНИЕ. С ЗЕМЛИ НА НЕБО: НОВЫЕ ЧАРЫ ПРИРОДЫ… 357  1. Открытая наука. 357  2.

 

Время и времена.

 

359  3. Энтропийный барьер.

 

361  4. Эволюционная парадигма. 364  5. Актеры и зрители. 365  7. За пределами тавтологии. 372  8. Созидающий ход времени. 374  9. Состояние внутреннего мира. 379  10. Обновление природы.. 381  ПРИМЕЧАНИЯ.. 382  Введение. 382  Глава 1. 383  Глава 2. 385  Глава З. 387  Глава 4. 389  Глава 5.

 

391  Глава 6. 393  Глава 7. 394  Глава 8. 395  Глава 9. 398  Заключение. 399  ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ И РАЗВИТИЕ: ДИАЛОГ С ПРОШЛЫМ, НАСТОЯЩИМ И БУДУЩИМ (ПОСЛЕСЛОВИЕ) 400  ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ. 417  ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ. 422  ОГЛАВЛЕНИЕ. 430  ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА  Книга лауреата Нобелевской премии Ильи Пригожи­на и Изабеллы Стенгерс «Порядок из хаоса. Новый диа­лог человека с природой» — заметное явление в совре­менной научно-философской литературе. По своему жан­ру она достаточно необычна, поскольку авторы высту­пают в ней как философы и историки науки. Повествуя о новом диалоге человека с природой и вместе с тем не предлагая готовых решений, она побуждает читателя к самостоятельным размышлениям над затронутыми в ней проблемами.

 

Последовательная эволюция взглядов авторов отра­жена в многочисленных изданиях книги на различных языках, начиная с выхода в 1979 г. первого (француз­ского) варианта под названием «Новый альянс. Мета­морфозы науки». Русский перевод выполнен с англий­ского издания книги, отобранного И. Пригожиным по просьбе издательства как наиболее полный и современ­ный. Диалог с авторами, начатый в английском изда­нии предисловием О.

 

Тоффлера, в русском издании про­должают и послесловии к книге В. И. Аршинов, Ю. Л. Климонтович и Ю. В. Сачков.

 

Имя Ильи Пригожина хорошо известно советским читателям.

 

Его основные произведения переведены на русский язык: Пригожин И. Введение в термодина­мику необратимых процессов. М., 1964; Пригожин И. Неравновесная статистическая механика. М., 1964; При­гожин И., Дефэй Р. Химическая термодинамика. Новосибирск, 1966; Гленсдорф П., Пригожин И. Tepмодинaмичecкaя теория структуры, устойчивости и флуктуаций. М., 1973; Николис Г., Пригожин И.

 

5      Самоорганизация в неравновесных системах. М., 1979. Фрагменты из книг Пригожина были опубликованы в журналах «Химия и жизнь», «Природа».  И. Пригожин возглавляет большую группу физиков в Брюссельском университете. Он является директором Сольвеевского института и Центра термодинамики и ста­тистической физики при Техасском университете. В 1977 г. за работы в области химической термодинами­ки И. Пригожину была присуждена Нобелевская пре­мия. С 1982 г. Пригожин — иностранный член Академии наук СССР.  Изабелла Стенгерс, в недавнем прошлом сотрудник группы Пригожина в Брюссельском университете, ныне живет и работает в Париже.

 

В предисловии к русскому изданию своей книги «От существующего к возникающему» (М., 1985) И. Пригожин выразил надежду на то, что издание его книги бу­дет способствовать расширению плодотворного обмена в области, которая в равной мере близка и практиче­ским приложениям, и фундаментальным принципам со­временной науки. Все, кто работал над настоящим изда­нием новой книги Пригожина и Стенгерс, также надеют­ся, что она послужит достижению этой высокой цели.  6      К СОВЕТСКОМУ ЧИТАТЕЛЮ  Мы очень рады, что книга «Порядок из хаоса» вы­ходит в Советском Союзе. Считаем своим приятным долгом поблагодарить проф. Климонтовича за интерес, проявленный к нашей книге, ее переводчика за тща­тельность, с которой он выполнил свою работу, а также других лиц, способствовавших ее выходу на русском языке.

 

Мысль о том, что благодаря их усилиям основ­ные положения, выдвинутые в книге, станут известными и доступными для обсуждения в широких кругах со­ветской научной общественности, доставляет нам глу­бокое удовлетворение. Мы убеждены, что такого рода обсуждения позволят обогатить и уточнить наши идеи.  Главная тема книги «Порядок из хаоса» — переот­крытие понятия времени и конструктивная роль, кото­рую необратимые процессы играют в явлениях природы. Возрождение проблематики времени в физике произо­шло после того, как термодинамика была распростране­на на необратимые процессы и найдена новая форму­лировка динамики, позволяющая уточнить значение не­обратимости на уровне фундаментальных законов физики.  Новая формулировка динамики стала возможной благодаря работам советских физиков и математиков, и прежде всего А. Н. Колмогорова, Я. Г.

 

Синая, В. И. Ар­нольда. В частности работам советской школы мы обя­заны определением новых классов неустойчивых дина­мических систем, поведение которых можно охаракте­ризовать как случайное. Именно для таких систем А.

 

Н.

 

Колмогоров и Я. Г. Синай ввели новое понятие энтропии и именно такие системы служат ныне моделя-  7      ми при введении необратимости на том же уровне дина­мического описания.  Мы считаем, что возрождение способа построения концептуальных основ динамических явлений вокруг понятия динамической неустойчивости имело весьма глубокие последствия. В частности оно существенно рас­ширяет наше понимание «закона природы».  Оглядываясь на прошлое, мы ясно видим, что поня­тие закона, доставшееся нам в наследство от науки XVII в., формировалось в результате изучения простых систем, точнее, систем с периодическим поведением, та­ким, как движение маятника или планет. Необычайные успехи динамики связаны со все более изящной и абст­рактной формулировкой инструментов описания, в цент­ре которого находятся такие системы.

 

Именно простые системы являются тем частным случаем, в котором ста­новится достижимым идеал исчерпывающего описания. Знание закона эволюции простых систем позволяет рас­полагать всей полнотой информации о них, т. е.

 

по лю­бому мгновенному состоянию системы однозначно пред­сказывать ее будущее и восстанавливать прошлое.

 

Тогда считалось, что ограниченность наших знаний, конечная точность, с которой мы можем описывать системы, не имеют принципиального значения. Предель­ный переход от нашего финитного знания к идеальному описанию, подразумевающему бесконечную точность, не составлял особого труда и не мог привести к каким-либо неожиданностям.

 

Ныне же при рассмотрении неустойчивых динамиче­ских систем проблема предельного перехода приобретает решающее значение: только бесконечно точное описание, подразумевающее, что все знаки бесконечного десятич­ного разложения чисел, задающих мгновенное состояние системы, известны, могло бы позволить отказаться от рассмотрения поведения системы в терминах случайно­сти и восстановить идеал детерминистического динами­ческого закона.

 

Наш общий друг Леон Розенфельд, бывший близким сотрудником Нильса Бора и всю жизнь изучавший и от­стаивавший основные положения диалектического мыш­ления, подчеркивал, что «включение спецификации усло­вий наблюдения в описание явлений — не произвольное решение, а необходимость, диктуемая самими законами протекания явлений и механизмом их наблюдения, что  8      делает эти условия неотъемлемой частью объективного описания явлений»1. Эта идея, диалектическая по своей сущности, приобретает ныне решающее значение.

 

В кон­тексте неустойчивых динамических систем она приводит к требованию, делающему излишним особое изучение периодических систем, поскольку для таких систем это требование выполняется автоматически.

 

Согласно по­следнему, о «физическом законе» какого-нибудь явления можно говорить лишь в том случае, когда этот закон является «грубым» относительно предельного перехода от описания с конечной точностью к описанию бесконеч­но точному и в силу этого недостижимому для любого наблюдателя, кем бы он ни был.  Требование «грубости» по своей природе не связано с конечностью разрешающей способности прибора. Оно отражает не ограниченность наших возможностей произ­водить наблюдения и измерения, а внутреннюю структу­ру описываемых нами явлений. В случае неустойчивых систем, в частности, из него следует неадекватный ха­рактер подобного представления физического объекта, придающего управляющим его эволюцией взаимодейст­виям бесконечную точность, на которой единственно зиждется детерминистическое описание. Вместе с тем это требование позволяет преодолеть вопиющее проти­воречие между реальностью, мыслимой по сути атемпоральной, и эволюцией, материальной и исторической, ко­торая создала людей, способных выдвинуть подобную концепцию.  В истории западной мысли господствующее положе­ние занимает конфликт, связанный с понятием време­ни, — противоречие между инновационным временем раскрепощения человека и периодически повторяющим­ся временем стабильного материального мира, в котором любое изменение, любое новшество с необходимостью оказываются не более чем видимостью. Как ни странно, но именно это противоречие послужило причиной острой дискуссии между Лейбницем и выразителем взглядов Ньютона английским философом Кларком. Переписка между Лейбницем и Кларком позволяет представить взгляды Ньютона в новом свете: природа для Ньютона  1 George С., Prigogine I., Rosenfeld L. The Macrosco­pic Level of Quantum Mechanics. Det Kongelige Danske Videnskabernes Selskab Matematisk-fysisk Meddelelser.

 

Copenhague.

 

1972, v. 38, 12, p.

 

39.

 

9      была не просто автоматом, а несла в себе активное про­изводительное начало. Однако позиция Ньютона чуж­да нам в силу присущих ей теологических аспектов. Вместе с тем нам очень близка утверждаемая диалек­тическим материализмом необходимость преодоления противопоставления «человеческой», исторической сфе­ры материальному миру, принимаемому как атемпоральный. Мы глубоко убеждены, что наметившееся сближение этих двух противоположностей будет усили­ваться по мере того, как будут создаваться средства описания внутренне эволюционной Вселенной, неотъем­лемой частью которой являемся и мы сами. Нет сомне­ния в том, что описанная в нашей книге трансформа­ция физических представлений по своему значению вы­ходит за пределы физических наук и может внести вклад в понимание той исторической реальности, кото­рая является объектом диалектической мысли.  Первый вариант нашей книги, вышедшей на француз­ском языке («La nouvelle alliance») в 1979 г., дополнял­ся и перерабатывался в последующих изданиях. В ос­нову предлагаемого читателю русского перевода поло­жено английское издание 1984 г.

 

Ныне начинают появ­ляться новые перспективы развития представленных в данной книге идей в связи с понятием динамической неустойчивости в теории относительности и квантовой механике. Мы надеемся, что очередное дополненное из­дание этой книги позволит нам подробнее описать ре­зультаты этих исследований.    Февраль 1986 г.

 

Илья Пригожин, Изабелла Стенгерс    10      НАУКА И ИЗМЕНЕНИЕ (ПРЕДИСЛОВИЕ)  Современная западная цивилизация достигла нео­бычайных высот в искусстве расчленения целого на ча­сти, а именно в разложении на мельчайшие компоненты. Мы изрядно преуспели в этом искусстве, преуспели на­столько, что нередко забываем собрать разъятые части в то единое целое, которое они некогда составляли.

 

Особенно изощренные формы искусство разложения целого на составные части приняло в науке. Мы имеем обыкновение не только вдребезги разбивать любую проблему на осколки размером в байт* или того меньше, но и нередко вычленяем такой осколок с помощью весь­ма удобного трюка. Мы произносим: «Ceteris paribus»**, и это заклинание позволяет нам пренебречь сложными взаимосвязями между интересующей нас проблемой и прочей частью Вселенной.  У Ильи Пригожина, удостоенного в 1977 г. Нобелев­ской премии за работы по термодинамике неравновес­ных систем, подход к решению научных проблем, осно­ванный только на расчленении целого на части, всегда вызывал неудовлетворенность. Лучшие годы своей жизни Пригожин посвятил воссозданию целого из со­ставных частей, будь то биология и физика, необходи­мость и случайность, естественные и гуманитарные науки.  Илья Романович Пригожин родился 25 января 1917г. в Москве. С десятилетнего возраста живет в Бельгии.

 

* Байт — структурная единица машинного слова, состоящая обычно из 8 двоичных разрядов (битов) и используемая как единое целое при обработке янформации. — Прим перев.  ** При прочих равных (лат.) — Прим. перев.  11      Невысокого роста, с седой головой и четко высеченными чертами лица, он, подобно лазерному лучу, представля­ет собой сгусток энергии. Живо интересуясь археоло­гией и изобразительным искусством, Пригожин привно­сит в естественные науки разносторонность и универ­сальность, свойственные лишь недюжинным умам. Вместе с женой Мариной, по профессии инженером, и сыном Паскалем Пригожин живет в Брюсселе, где воз­главляет группу представителей различных наук, за­нимающихся развитием и применением его идей в столь, казалось бы, далеких областях, как, например, изуче­ние коллективного поведения муравьев, химических реакций в системах с диффузией и диссипативных про­цессов в квантовой теории поля.  Ежегодно Илья Пригожин проводит несколько меся­цев в руководимом им Центре по статистической меха­нике и термодинамике при Техасском университете в г. Остин. Для Пригожина было большой радостью и неожиданностью узнать, что за работы по диссипативным структурам, возникающим в неравновесных систе­мах в результате протекания нелинейных процессов, ему присуждена Нобелевская премия. Книга «Порядок из хаоса» написана Пригожиным в соавторстве с Изабел­лой Стенгерс, философом, химиком и историком науки, одно время работавшей в составе Брюссельской группы. Ныне Изабелла Стенгерс живет в Париже и сотрудни­чает с музеем де ля Виллет.  Книга «Порядок из хаоса» примечательна во многих отношениях.

 

Она спорна и будоражит воображение чи­тателя, изобилует блестящими прозрениями и догадка­ми, подрывающими уверенность в состоятельности на­ших основополагающих представлений и открывающими новые пути к их осмыслению.  Выход в 1979 г.

 

французского варианта книги При­гожина и Стенгерс под названием «Новый альянс» («La nouvelle alliance») вызвал весьма оживленную дискус­сию, в которой приняли участие выдающиеся предста­вители различных областей науки и культуры, в том чис­ле и столь далеких, как энтомология и литературная критика.  Тот факт, что английского варианта книги И. Пригожина и И. Стенгерс, изданной или подготавливаемой к изданию на двенадцати языках, пришлось ждать так долго, красноречиво свидетельствует об оторванности  12      англоязычного мира. Впрочем, столь длительная за­держка имеет и свою положительную сторону: в книге «Порядок из хаоса» нашли отражение новейшие идеи Пригожина, в частности его подход ко второму началу термодинамики, которое он сумел увидеть в совершенно ином свете, чем его предшественники.  Все это позволяет считать работу «Порядок из хао­са» не просто еще одной книгой, а своеобразным стиму­лом, побуждающим нас к критическому пересмотру це­лей науки, методов и теоретико-познавательных устано­вок — всего научного мировоззрения.

 

Книгу Пригожина и Стенгерс можно рассматривать как символ происхо­дящих в наше время исторических преобразований в науке, игнорировать которые не может ни один просве­щенный человек.  Некоторые ученые рисуют картину мира науки как приводимую в действие своей собственной внутренней логикой и развивающуюся по своим собственным зако­нам в полной изоляции от окружающего мира. В этой связи нельзя не заметить, что многие научные гипотезы, теории, метафоры и модели (не говоря уже о решениях, принимаемых учеными всякий раз, когда перед ними встает проблема выбора: стоит ли заняться исследова­нием той или иной проблемы или предпочтительнее ос­тавить ее без внимания) формируются под влиянием экономических, культурных и политических факторов, действующих за стенами лаборатории.  Я отнюдь не утверждаю, что между экономическим и политическим строем общества и господствующим науч­ным мировоззрением, или «парадигмой», существует тес­ная параллель. Еще в меньшей степени я склонен счи­тать, как это делают марксисты, науку надстройкой над общественно-экономическим базисом*. Вместе с тем было бы неверно рассматривать науку как своего рода независимую переменную.

 

Наука представляет собой от­крытую систему, которая погружена в общество и свя­зана с ним сетью обратных связей.

 

Наука испытывает  * Марксистское понимание науки и ее взаимосвязи с обществом гораздо шире и глубже, чем склонен считать О.

 

Тоффлер. Из недав­но вышедших работ на эту тему см., например, коллективные труды: «Социализм и наука» под ред. С. Р. Микулинского и Р.

 

Р. Рихты (М., Наука, 1981); «Наука и культура» под ред.

 

В.

 

Ж. Келле (М., Наука, 1984). Прим. перев.    13      на себе сильнейшее воздействие со стороны окружаю­щей ее внешней среды, и развитие науки, вообще гово­ря, определяется тем, насколько культура восприимчива к научным идеям.  Возьмем хотя бы совокупность идей и взглядов, сло­жившихся в XVII и XVIII вв.

 

под общим названием классической науки, или ньютонианства.

 

Приверженцы классической науки рисовали картину мира, в которой любое событие однозначно определяется начальными ус­ловиями, задаваемыми (по крайней мере в принципе) абсолютно точно.

 

В таком мире не было места случай­ности, все детали его были тщательно подогнаны и на­ходились «в зацеплении», подобно шестерням некоей космической машины.  Широкое распространение механистического мировоз­зрения совпало с расцветом машинной цивилизации. Бог, играющий в кости*, был плохо совместим с машин­ным веком, который с энтузиазмом воспринимал науч­ные теории, изображавшие Вселенную как своего рода гигантский механизм.

 

Именно механистическое мировоззрение лежит в ос­нове знаменитого изречения Лапласа о том, что суще­ство, способное охватить всю совокупность данных о состоянии Вселенной в любой момент времени, могло бы не только точно предсказать будущее, но и до мельчай­ших подробностей восстановить прошлое. Представле­ние о простой и однородной механической Вселенной не только оказало решающее воздействие на ход развития науки, но и оставило заметный отпечаток на других об­ластях человеческой деятельности. Оно явно довлело над умами творцов американской конституции, разра­ботавших структуру государственной машины, все звенья которой должны были действовать с безотказ­ностью и точностью часового механизма. Меттерних, настойчиво проводивший в жизнь свой план достижения политического равновесия в Европе, отправляясь в оче­редной дипломатический вояж, неизменно брал с собой в дорогу сочинения Лапласа. Необычайно быстрое раз­витие фабричной цивилизации с ее огромными грохочу­щими машинами, блестящими достижениями инженер­ной мысли, строительством железных дорог, созданием  * Имеется в виду знаменитое выражение Эйнштейна «Бог не играет в кости» («God casts the die, not the dice»). — Прим. перев.

 

14      новых отраслей промышленности (таких, как сталелитейная, текстильная, автомобильная) — все это, каза­лось бы, лишь подтверждало правильность представле­ния о Вселенной как о гигантской заводной игрушке.  Однако ныне машинный век горестно оплакивает свой конец, если только столь антропоморфный термин применим к векам (что касается нашего века, то к нему этот термин применим в полной мере). Закат индуст­риального века с особой наглядностью продемонстри­ровал ограниченность механистической модели реально­сти.  Разумеется, многие слабые стороны механистической модели были обнаружены задолго до нас.

 

Представле­ние о мере как о часовом механизме с планетами, извеч­но обращающимися по неизменным орбитам, детермини­рованным поведением любых равновесных систем и дей­ствующими на все без исключения объекты универсаль­ными законами, которые могут быть открыты внешним наблюдателем, — такая модель с самого начала под­верглась уничтожающей критике.  В начале XIX в. термодинамика поставила под сом­нение вневременной характер механистической картины мира. «Если бы мир был гигантской машиной, — про­возгласила термодинамика, — то такая машина неиз­бежно должна была бы остановиться, так как запас по­лезной энергии рано или поздно был бы исчерпан». Ми­ровые часы не могли идти вечно, и время обретало но­вый смысл. Вскоре после этого последователи Дарвина выдвинули противоположную идею.

 

По их мнению, хотя мировая машина, расходуя энергию и переходя из более организованного в менее организованное состояние, и могла замедлять свой ход и даже останавливаться, тем не менее биологические системы должны развиваться только по восходящей линии, переходя из менее органи­зованного в более организованное состояние.  В начале XX в.

 

Эйнштейну понадобилось поместить наблюдателя внутрь системы.

 

Мировая машина стала вы­глядеть по-разному (и со всех практически важных то­чек зрения действительно различной) в зависимости от того, где находится наблюдатель. Вместе с тем она по-прежнему оставалась детерминистической машиной. Бог еще не приступал к игре в кости.

 

Несколько позднее фи­зики, работавшие в области квантовой механики, и в частности занимавшиеся соотношением неопределенно-  15      сти, предприняли массированное наступление на детер­министическую модель.

 

Они кололи ее острыми копья­ми, били по ней тяжкими молотами, пытались подорвать динамитом.  И все же, несмотря на все оговорки, пробелы и недо­статки, механистическая парадигма и поныне остается для физиков «точкой отсчета» (о чем необходимо ска­зать со всей ясностью и определенностью, как это и де­лают Пригожин и Стенгерс), образуя центральное ядро науки в целом. Оказываемое ею и поныне влияние столь сильно, что подавляющее большинство социальных наук, в особенности экономика, все еще находится в ее власти.  Значение книги «Порядок из хаоса» состоит в том, что ее авторы не только находят новые аргументы для критики ньютоновской модели, но и показывают, что претензии ньютонианства на объяснение реальности,— и поныне не утратившие силу, хотя и ставшие значитель­но более умеренными, — совместимы с гораздо более широкой современной картиной мира, созданной усилия­ми последующих поколений ученых. Пригожин и Стен­герс показывают, что так называемые «универсальные законы» отнюдь не универсальны, а применимы лишь к локальным областям реальности. Именно к этим об­ластям наука приложила наибольшие усилия.  Суть приводимых Пригожиным и Стенгерс аргумен­тов можно было бы резюмировать следующим образом. Авторы книги «Порядок из хаоса» показывают, что в машинный век традиционная наука уделяет основное внимание устойчивости, порядку, однородности и равно­весию. Она изучает главным образом замкнутые систе­мы и линейные соотношения, в которых малый сигнал на входе вызывает равномерно во всей области опреде­ления малый отклик на выходе.  Неудивительно, что при переходе от индустриального общества с характерными для него огромными затрата­ми энергии, капитала и труда к обществу с высокораз­витой технологией, для которого критическими ресурса­ми являются информация и технологические нововведе­ния, неминуемо возникают новые научные модели мира.

 

Пригожинская парадигма особенно интересна тем, что она акцентирует внимание на аспектах реальности, наиболее характерных для современной стадии ускорен­ных социальных изменений: разупорядоченности, не­устойчивости, разнообразии, неравновесности, нелиней-  16      ных соотношениях, в которых малый сигнал на входе может вызвать сколь угодно сильный отклик на выходе, и темпоральности — повышенной чувствительности к хо­ду времени.   Не исключено, что работы Пригожина и его коллег в рамках так называемой Брюссельской школы знаме­нуют очередной этап научной революции, поскольку речь идет о начале нового диалога не только с природой, но и с обществом.  Идеи Брюссельской школы, существенно опирающие­ся на работы Пригожина, образуют новую, всеобъемлю­щую теорию изменения.  В сильно упрощенном виде суть этой теории сводит­ся к следующему.

 

Некоторые части Вселенной действи­тельно могут действовать как механизмы. Таковы замк­нутые системы, но они в лучшем случае составляют лишь малую долю физической Вселенной. Большинство же систем, представляющих для нас интерес, откры­ты — они обмениваются энергией или веществом (мож­но было бы добавить: и информацией) с окружающей средой. К числу открытых систем, без сомнения, при­надлежат биологические и социальные системы, а это означает, что любая попытка понять их в рамках меха­нистической модели заведомо обречена на провал.  Кроме того, открытый характер подавляющего боль­шинства систем во Вселенной наводит на мысль о том, что реальность отнюдь не является ареной, на которой господствует порядок, стабильность и равновесие: гла­венствующую роль в окружающем нас мире играют не­устойчивость и неравновесность.  Если воспользоваться терминологией Пригожина, то можно сказать, что все системы содержат подсистемы, которые непрестанно флуктуируют. Иногда отдельная флуктуация или комбинация флуктуации может стать (в результате положительной обратной связи) настоль­ко сильной, что существовавшая прежде организация не выдерживает и разрушается. В этот переломный момент (который авторы книги называют особой точкой или точкой бифуркации) принципиально невозможно пред­сказать, в каком направлении будет происходить даль­нейшее развитие: станет ли состояние системы хаоти­ческим или она перейдет на новый, более дифференци­рованный и более высокий уровень упорядоченности  17      или организации, который авторы называют диссипативной структурой. (Физические или химические структуры такого рода получили название диссипативных по­тому, что для их поддержания требуется больше энер­гии, чем для поддержания более простых структур, на смену которым они приходят.)  Один из ключевых моментов в острых дискуссиях, развернувшихся вокруг понятия диссипативной структу­ры, связан с тем, что Пригожин подчеркивает возмож­ность спонтанного возникновения порядка и организации из беспорядка и хаоса в результате процесса самоорга­низации.  Чтобы понять суть этой чрезвычайно плодотворной идеи, необходимо прежде всего провести различие меж­ду системами равновесными, слабо неравновесными и сильно неравновесными.  Представим себе некое племя, находящееся на чрез­вычайно низкой ступени развития. Если уровни рождае­мости и смертности сбалансированы, то численность пле­мени остается неизменной. Располагая достаточно обильными источниками пищи и других ресурсов, такое племя входит в качестве неотъемлемой составной части в локальную систему экологического равновесия. Те­перь допустим, что уровень рождаемости повысился.

 

Небольшое преобладание рождаемости над смертно­стью не оказало бы заметного влияния на судьбу племе­ни. Вся система перешла бы в состояние, близкое к рав­новесному.  Но представим себе, что уровень рождаемости резко возрос. Тогда система оказалась бы сдвинутой в состоя­ние, далекое от равновесия, и на первый план выступи­ли бы нелинейные соотношения. Находясь в таком со­стоянии, системы ведут себя весьма необычно. Они ста­новятся чрезвычайно чувствительными к внешним воз­действиям. Слабые сигналы на входе системы могут по­рождать значительные отклики и иногда приводить. к неожиданным эффектам. Система в целом может пе­рестраиваться так, что ее поведение кажется нам не­предсказуемым.  Многочисленные примеры такого рода самооргани­зации читатель найдет на страницах книги Пригожина и Стенгерс. Молекулярный механизм отвода тепла в по­догреваемой снизу жидкости при переходе градиента температур через некоторый порог внезапно сменяется  18      конвекцией, существенно перестраивающей движение жидкости, и миллионы молекул, как по команде, обра­зуют шестиугольные ячейки.

 

Еще более впечатляющее зрелище представляют собой описанные Пригожиным и Стенгерс «химические ча­сы». Представим себе миллион белых шариков для игры в настольный теннис, перемешанных случайным обра­зом с миллионом таких же черных шариков, хаотически прыгающих в огромном ящике, в стенке которого имеет­ся стеклянное окошко.

 

Глядя в него, наблюдатель будет в основном видеть серую массу, но время от времени (в зависимости от распределения шариков вблизи окош­ка в момент наблюдения) масса за стеклом будет ка­заться ему то черной, то белой.  Представьте себе теперь, что масса шариков за стек­лом через равные промежутки времени («как по ча­сам») попеременно то белеет, то чернеет.  Почему все черные и все белые шарики внезапно ор­ганизуются так, чтобы попеременно уступать место у окошка шарикам другого цвета?  По всем правилам классической науки ничего подоб­ного происходить не должно. Тем не менее стоит лишь отказаться от шариков для пинг-понга (приведенных лишь для большей наглядности) и обратиться к приме­ру с молекулами, участвующими в некоторых химиче­ских реакциях, как мы сразу же обнаружим, что такого рода самоорганизация, или упорядочение, может про­исходить и действительно происходит не так, как учат классическая физика и статистическая физика Больцмана.  В состояниях, далеких от равновесия, происходят и другие спонтанные, нередко весьма значительные пере­распределения материи во времени и в пространстве. Если мы перейдем от одномерного пространства к двух­мерному или трехмерному, то число возможных типов диссипативных структур резко возрастет, а сами струк­туры станут необычайно разнообразными.  В дополнение к сказанному нельзя не упомянуть еще об одном открытии.

 

Представим себе, что в ходе хими­ческой реакции или какого-то другого процесса выраба­тывается фермент, присутствие которого стимулирует производство его самого. Специалисты по вычислитель­ной математике и технике говорят в таких случаях о петле положительной обратной связи.

 

В химии анало-   19      гичное явление принято называть автокатализом. В не­органической химии автокаталитические реакции встре­чаются редко, но, как показали исследования по моле­кулярной биологии последних десятилетий, петли поло­жительной обратной связи (вместе с ингибиторной, или отрицательной, обратной связью и более сложными про­цессами взаимного катализа) составляют самую основу жизни. Именно такие процессы позволяют объяснить, каким образом совершается переход от крохотных ко­мочков ДНК к сложным живым организмам.  Обобщая, мы можем утверждать, что в состояниях, далеких от равновесия, очень слабые возмущения, или флуктуации, могут усиливаться до гигантских волн, раз­рушающих сложившуюся структуру, а это проливает свет на всевозможные процессы качественного или рез­кого (не постепенного, не эволюционного) изменения. Факты, обнаруженные и понятые в результате изучения сильно неравновесных состояний и нелинейных процес­сов, в сочетании с достаточно сложными системами, на­деленными обратными связями, привели к созданию со­вершенно нового подхода, позволяющего установить связь фундаментальных наук с «периферийными» нау­ками о жизни и, возможно, даже понять некоторые со­циальные процессы.  (Факты, о которых идет речь, имеют не меньшее, если не большее, значение для социальных, экономиче­ских или политических реальностей. Такие слова, как «революция», «экономический кризис», «технологический сдвиг» и «сдвиг парадигмы», приобретают новые оттен­ки, когда мы начинаем мыслить о соответствующих по­нятиях в терминах флуктуаций, положительных обрат­ных связей, диссипативных структур, бифуркаций и про­чих элементов концептуального лексикона школы Пригожина.) Именно такие широкие перспективы открыва­ются перед нами при чтении книги «Порядок из хаоса».

 

Помимо всего сказанного в книге Пригожина и Стенгерс затронута еще более головоломная проблема, воз­никающая буквально на каждом шагу, — проблема вре­мени.

 

Пересмотр понятия времени — неотъемлемая состав­ная часть грандиозной революции, происходящей в со­временной науке и культуре.

 

Важность проблемы време­ни делает уместным небольшое отступление, которое мы  20      совершим прежде, чем переходить к оценке роли Приго­жина в ее решении.  В качестве примера возьмем историю. Одним из наи­более значительных вкладов в историографию явились. предложенные Броделем* три временные шкалы.

 

В шка­ле географического времени длительность событий изме­ряется в эпохах, или эонах. Гораздо мельче шкала со­циального времени, используемая при измерении про­должительности событий в экономике, истории отдель­ных государств и цивилизаций. Еще мельче шкала инди­видуального времени — истории событий в жизни того или иного человека.  В социальных науках время, по существу, остается огромным белым пятном. Из антропологии известно, сколь сильно отличаются между собой представления о времени различных культур. В одних культурах время циклично — история состоит из бесконечных повторений одной и той же цепи событий. В других культурах, вклю­чая и нашу собственную, время — дорога, проторенная между прошлым и будущим, по которой идут народы и общества. Встречаются и такие культуры, в которых чело­веческая жизнь считается стационарной во времени: не мы приближаемся к будущему, а будущее приближает­ся к нам.  Мне уже доводилось писать о том, что каждое обще­ство питает определенное, характерное лишь для него временное пристрастие — в зависимости от того, в ка­кой мере оно акцентирует свое внимание на прошлом, настоящем или будущем. Одно общество живет прош­лым, другое может быть целиком поглощено будущим.

 

Кроме того, каждая культура и каждая личность имеют обыкновение мыслить в терминах временных го­ризонтов.

 

Одни из нас сосредоточили все помыслы лишь на том, что происходит в данный момент, сейчас. На­пример, политических деятелей часто критикуют за то, что они не видят дальше собственного носа. О таких деятелях говорят, что их временной горизонт ограничен датой ближайших выборов.

 

Другие из нас предпочитают строить далекие планы. Столь различные временные го­ризонты — один из важнейших, хотя и часто упускае-  * Бродель Фернан (род. 1902 г.) — французский историк. — Прим.

 

перев.

 

21      мый из виду, источников социальных и экономических трений.  Несмотря на растущее сознание различий в культур­ных концепциях времени, социальные науки внесли не­значительный вклад в создание самосогласованной тео­рии времени. Такая теория могла бы охватить многие дисциплины — от политики до динамики социальных групп и психологии общения. Она могла бы учитывать, например, то, что в книге «Столкновение с будущим» («Future Shock») я назвал предвкушением длительно­сти, — индуцированные нашей культурой предположи­тельные оценки длительности того или иного процесса.  Например, мы довольно рано узнаем, что зубы по­лагается чистить в течение нескольких минут, а не все утро или что, когда папа уходит на работу, он возвра­щается часов через восемь и что обед может длиться минуты или часы, но отнюдь не год. (Телевидение с его разбиением программ на получасовые и часовые интер­валы тонко формирует наши представления о длитель­ности.

 

Обычно мы не без основания ожидаем, что герой мелодрамы встретит свою возлюбленную, завладеет бо­гатством или выиграет сражение в последние пять ми­нут телепередачи. В США мы интуитивно прогнозируем через определенные промежутки времени перерывы в те­левизионных передачах для показа рекламных объявле­ний.) Наш разум заполнен подобными прогнозами дли­тельности. Разумеется, прогнозы детского разума во многом отличаются от прогнозов разума взрослого чело­века, полностью адаптировавшегося к социальной среде, и эти различия также являются источником конфликта.

 

Дети в индустриальном обществе обладают времен­ной тренированностью: они умеют обращаться с часами и рано научаются различать довольно малые отрезки времени (вспомним хотя бы хорошо знакомую всем си­туацию, когда родители говорят ребенку: «Через три минуты ты должен быть в постели!»). Столь тонко раз­витое чувство времени нередко отсутствует в аграрном обществе с его замедленными темпами, не требующими столь скрупулезно расписанного по минутам плана на день, как наше вечно спешащее общество.  Понятия, соответствующие социальной и индивиду­альной временным шкалам Броделя, не были подвергну­ты систематическому анализу в социальных науках. Не предпринималось и сколько-нибудь значительных по-  22      пыток «состыковать» их с нашими естественнонаучными теориями времени, хотя такие понятия не могут не быть связанными с нашими исходными допущениями о физи­ческой реальности. Последнее замечание вновь возвра­щает нас к Пригожину, которого понятие времени не­удержимо влекло к себе с детских лет. Как-то Пригожин сообщил мне, что еще в бытность свою студентом был поражен вопиющими противоречиями в естествен­нонаучном подходе к проблеме времени и эти противо­речия стали отправным пунктом всей его дальнейшей деятельности.  В модели мира, построенной Ньютоном и его после­дователями, время выступало как своего рода придаток. Для создателей ньютоновской картины мира любой мо­мент времени в настоящем, прошлом и будущем был неотличим от любого другого момента времени. Плане­ты могли обращаться вокруг Солнца (часы или какой-нибудь другой простой механизм — идти) как вперед, так и назад по времени, ничего не изменяя в самих ос­новах ньютоновской системы. Именно поэтому в науч­ных кругах за временем в ньютоновской системе за­крепилось название обратимого времени.  В XIX в. центр интересов физиков переместился с динамики на термодинамику. После того как было сформулировано второе начало термодинамики, всеоб­щее внимание неожиданно оказалось прикованным к по­нятию времени. Дело в том, что согласно второму на­чалу термодинамики запас энергии во Вселенной иссяка­ет, а коль скоро мировая машина сбавляет обороты, не­отвратимо приближаясь к тепловой смерти, ни один момент времени не тождествен предшествующему. Ход событий во Вселенной невозможно повернуть вспять, дабы воспрепятствовать возрастанию энтропии. Собы­тия в целом невоспроизводимы, а это означает, что вре­мя обладает направленностью, или, если воспользовать­ся выражением Эддингтона, существует стрела времени. Вселенная стареет, а коль скоро это так, время как бы представляет собой улицу с односторонним движением. Оно утрачивает обратимость и становится необратимым.

 

Не вдаваясь в детали, можно утверждать, что воз­никновение термодинамики привело естествознание к глубокому расколу в связи с проблемой времени.

 

Бо­лее того, даже те, кто считал время необратимым, вско­ре разделились на два лагеря. Если запас энергии в си-  23